Итак, мировоззренческие последствия возникновения земле­делия носят поистине ошеломительный характер. Но они будут выглядеть еще более значительно, если принять во внимание те жертвы, на которые вынужден идти первобытный человек, изо­бретающий земледелие и постепенно превращающий его в основ­ной источник своего пропитания.

Парадокс заключается в том, что человек преодолевает абсо­лютную зависимость от мифа, но зато попадает в рабскую зави­симость от труда. И это воистину странный обмен. Абсолют ми­фологической зависимости обменивается на абсолют трудовой зависимости, и решительно невозможно на первых порах понять, что могло подвигнуть неолитического человека на такую сущест­венную перемену. Целевая деятельность, с которой связан внача­ле земледельческий, а впоследствии и всякий иной производи­тельный труд, вовсе не выглядит при ближайшем рассмотрении неким благом, а, скорее, походит на ниспосланное человеку наказание. Ведь зависимость от мифа - это то, что, между про­чим, создает чувство покоя и стабильности: люди каменного века не знают невротических стрессов. Наоборот, с возникновением зависимости от труда впервые возникает эпоха невротических перенапряжений и стрессовых срывов.

Впрочем, вопрос о трудовой зависимости, да и вообще о труде требует специальных пояснений, поскольку широко распростра­ненным является использование термина "труд" по отношению к деятельности палеолитического человека, начиная с самых ран­них ступеней антропогенеза. В частности, до сих пор широкое хождение имеют представления о роли трудового фактора в про­цессе формирования человеческого общества. Однако осущест­вленная выше реконструкция человеческой деятельности в до-земледельческих обществах делает совершенно неприемлемым

использование термина труд" в отношении этой деятельности. И, прежде всего, потому, что семантика слова "труд" однозначно содержит в себе предположение некоторой цели.

Труд - это не что иное, как целевая и целесообразная деятель­ность. Притом это деятельность, совершаемая с производитель­ными целями: например, целью труда может являться создание каких-то предметов. Однако в первобытном обществе эпохи каменного века, как это было показано выше, производительная деятельность (каменная индустрия) принципиально не может быть охарактеризована в качестве целевой, коль скоро основной дви­жущей силой этой деятельности является миф. А это и значит, что деятельность по производству каменных орудий не может быть определена в качестве трудовой.

Разумеется, палеолитическому человеку знакомы целевые формы деятельности. Однако в том-то и состоит суть дела, что эти формы деятельности никак не могут быть определены в каче­стве производительных: ведь это деятельность по добыванию про­питания, т.е. охота и собирательство. И, поскольку ни охота, ни собирательство не являются производительными формами дея­тельности, то очевидно, что категория "труд" к ним так же не применима.

Итак, целевые формы деятельности первобытного человека не являются производительными, а производительные - не являют­ся целевыми. И потому ни в том, ни в другом случае нельзя гово­рить о феномене труда.

Да и с точки зрения этнографических наблюдений повседнев­ная деятельность палеолитического человека никак не может быть названа трудовой: ведь он не добывает себе пропитание в поте лица своего, как вынужден это делать земледелец, работающий от зари до зари. Основное времяпрепровождение первобытного человека - это участие в разнообразных магических церемониях, ритуалах и обрядах. Причем вовсе не обязательно, чтобы эти обряды и церемонии имели характер бурных празднеств - ска­жем, у тасадеев принято просто по многу часов сидеть вместе, но в полном молчании, а в племени кунг "две трети жизни уходит либо на посещение друзей и родственников, либо на прием гос­тей" 2 . Таким образом, повседневная жизнь доземледельческого человека - это по преимуществу празднество, ритуал, обряд, но никак не тяжелая трудовая деятельность. А добывание пропита­ния для него, как уже говорилось, это ОХОТА, которая во многом построена на игре и азарте, но никак не на тяжком труде, и сам термин "охота" в этом плане более чем показателен. Охота - это ведь и есть то, чего "хочется", то, чего "охота", то, что соверша­ется "в охотку", а не под давлением жесткой внешней необходи­мости. Причем собирательство - второй традиционно указывае­мый источник пропитания - это тоже своеобразная охота, игра, азартный поиск, но не изнуряющий труд. И в том, и в другом случаях применение термина "труд" выглядит как минимум не­уместно.

Что же касается изготовления разнообразных культурных и культовых предметов из камня, дерева или кости (и, в частности, тех предметов, которые мы называем по привычке орудиями тру­да, но которые в реальном своем функционировании, очевидно, являлись чем-то гораздо большим), - то оно встроено у первобыт­ного человека в структуру празднеств и ритуалов, и осуществля­ется им, как это было показано выше, по законам мифа, а не по законам внешней целесообразности, т.е. тоже является своеоб­разной игрой, но никак не трудом. Палеолитический человек во­все не трудится в нашем понимании: он, скорее, как актер на сцене разыгрывает некоторую форму трудовой деятельности, ко­торую ему предписывает миф и обряд. И занимаясь изготовлени­ем каменных орудий, он руководствуется в своей деятельности не столько соображениями прагматической целесообразности, сколь­ко потребностью в исполнении соответствующего обряда, потреб­ностью, которая инициируется в нем мифом.

Складывается ощущение, что первобытные люди вообще не склонны заниматься добыванием хлеба насущного как некоей специализированной трудовой деятельностью. Во всяком случае, структура повседневного времени первобытного человека тако­ва, что в ней попросту не остается места для труда. Часть этого времени занимают охота и собирательство - целевые формы де­ятельности, не являющиеся трудом. А все остальное время - это время культурной самореализации человека в системе обрядов и ритуалов, и, в том числе, обрядов и ритуалов производитель­ных. Это та сфера, которая на современном языке называется "сферой быта", но которая для палеолитического человека яв­ляется сферой подлинного культурного бытия. Причем произ­водительные ритуалы этой сферы включают в себя не только производство каких-то предметов из камня, дерева или кости, но и всю совокупность того, что можно было бы назвать домаш­ним хозяйством: искусство выделки шкур, искусство кулинарии и т.д. - все это в равной степени является феноменом быта, который есть сфера культурного бытия палеолитического чело­века.

Быт палеолитического человека совершенно лишен привкуса той неприятно-рутинной и весьма утомительной деятельности, каковой является быт во все последующие времена. По своему внешнему рисунку он представляет, скорее, совокупность раз­личного рода духовных практик, ритуально-магических игр. Сама повседневная ткань этого быта выглядит как причудливое пере­плетение многих сотен ритуалов и обрядов, а так называемое "до­машнее хозяйство" оказывается искусно вплетено, встроено в структуры этих магических обрядов и ритуалов. Достаточно ука­зать на факт многомесячного продолжения некоторых церемо­ний и обрядов в австралийских племенах 3 . Как правило, практи­куемые обряды крайне сложны, требуют изощренной подготовки и участия всех членов общины. И понятно, что такого рода то­тальный характер обрядов и церемоний в первобытном обществе

делает практически невозможной какой бы то ни было быт, какое бы то ни было домашнее хозяйство за пределами мифа.

И это самое поразительное в феномене палеолитического быта: он одновременно является палеолитическим производством, па­леолитическим домашним хозяйством и непосредственным быти­ем палеолитической культуры. Во все последующие эпохи быт принципиально отделен от производства, и уж во всяком случае не является сферой производства культуры. Для современного человека единственное, что из перечисленного ряда ассоциирует­ся со словом "быт", - это рутина домашнего хозяйства. Для пале­олитического же человека быт это сфера материального и духов­ного производства, это сфера производства самой культуры, это воистину сфера человеческого БЫТИЯ в культуре.

Между прочим, трудный, трудовой характер земледелия свя­зан, конечно же, вовсе не с тем, какое количество энергозатрат требуется на осуществление тех или иных земледельческих опе­раций, а с чем-то принципиально иным. Хочу в этой связи обра­тить внимание на одно недоразумение, до сих пор бытующее в этнографической литературе Это недоразумение связано с опре­делением сравнительной трудоемкости различных видов деятель­ности при переходе к производящему типу экономики. Мол, за­меряя расход килокалорий на единицу времени у охотников и земледельцев, можно определить, какой из этих двух видов де­ятельности является более... трудоемким.

Так, в современном академическом издании, выпущенном под редакцией уважаемых ученых и имеющем весьма представитель­ный состав участников, рассматривается вопрос о том, какая из двух исторических форм обеспечения себя продовольствием яв­ляется более трудоемкой. И основанием для выводов такого рода служат... тщательные сравнительные замеры энергозатрат пред­ставителей первобытных народов, занимающихся охотой и при­митивным земледелием. При этом процесс охоты и собирательст­ва совершенно уверенно именуется "формой ТРУДОВОЙ актив­ности" и не ставится под сомнение, что энергозатраты можно рас­сматривать в качестве критерия ТРУДОемкости.

"Было проведено... два сравнительных исследования затрат энергии при обоих видах трудовой активности. У папуасов о-ва Новая Гвинея мужчины в процессе охоты на мелких животных и птиц расходовали 3,3-3,6 ккал/мин..., а при работах, связанных с подсечно-огневым земледелием, - 2,6-6,5 ккал/мин. Затраты энергии у женщин, занимавшихся земледелием, составили здесь 2,4-4,5 ккал/мин... У индейцев мачигенга (Перу) энергоотдача мужчин... равнялась 5,7 ккал/мин при охоте на мелких живот­ных и птиц и сборе диких растений и 5,4 ккал/мин при заняти­ях подсечно-огневым земледелием; у женщин соответственно 5,2 ккал/мин при собирательстве и 3,1 ккал/мин при полевых ра­ботах. Для Западной Африки получены лишь данные о трудоем­кости подсечного земледелия: мужчины - 3,2-9,6, женщины - 4,4-5,4 ккал/мин..." 1 .

Что ж, с точки зрения энергетических затрат разница и в самом деле невелика. Но разве в энергетических затратах дело? Автор ведет свои рассуждения так, будто азартно-игровая деятельность охотника или собирателя (пускай и чрезвычайно энергоемкая) вообще может быть рассмотрена в качестве трудовой. Но разве способен объяснить расчет килокалорий, расчет энергетических затрат то очевидное обстоятельство, что охотник - во все времена! - получает странное удовлетворение от самого процесса охоты -совершенно независимо от того, оказывается она результативной или нет? Охота и собирательство во все времена являются фор­мами эмоциональной разрядки, в которых человек оказывается движим естественным игровым азартом ничуть не меньше, чем его непосредственные животные предки. В конце концов, охотой и собирательством занимается любое животное - однако никому не придет в голову рассуждать о трудоемкости собирательской деятельности у обезьян или о трудоемкости охоты у львов. Даже при самых больших расходах энергии охотник не чувствует утом­ленности и психологической выжатости; причем первобытный охотник и собиратель едва ли отличается по этому параметру от охотника и собирателя современного. И наоборот: земледелец способен испытать удовлетворение от вида собранного урожая, но сам процесс возделывания земли воспринимается им как тя­гостная необходимость, как тяжелый труд, смысл которого можно обнаружить только в БУДУЩЕМ - в будущем урожае, ради ко­торого, собственно говоря, только и работает земледелец, ради которого только и совершается "жертвоприношение труда".

Доводя логику автора до абсурда, можно замерить энергозат­раты охотника, грибника, а также футболиста, боксера или пры­гуна с шестом. И может оказаться, что деятельность последнего наиболее энергоемка. Но какое отношение это имеет к проблеме ТРУДОемкости? Весьма трудоемок труд бухгалтера - но велики ли его энергозатраты? И наоборот, чрезвычайно затратна с энер­гетической точки зрения деятельность болельщика на стадионе, -однако кто отважится назвать его деятельность "формой трудо­вой активности"? В том-то и состоит суть дела, что проблема труда - это вовсе не проблема энергозатрат. И сколько бы кило­калорий в единицу времени ни тратил первобытный охотник, -его деятельность ни при каких обстоятельствах не может быть названа трудовой.

Время производства у первобытного человека - это время, ко­торое либо предшествует охоте (скажем, в форме изготовление орудий охоты) и время, которое идет вслед за охотой (когда при­ходится тем или иным образом "культурно обрабатывать" добы­тые продукты). И это возвращает к изложенной выше концепции производства как деятельности, которая по своей сути сверхбиологична и детерминирована не животной потребностью насыще­ния желудка, а мифологической потребностью культурного дея­ния. Дикие звери тоже выходят на охоту, но они ничего не про­изводят, готовясь к охоте, и не занимаются столь странной и

нелепой с биологической точки зрения деятельностью, как кули­нарная обработка охотничьих трофеев. Таким образом, челове­ческое производство как надбиологический феномен обрамляет охоту, но сама охота не производительна, и, тем более, не явля­ется формой труда.

В этой связи выглядят совершенно неуместными рассуждения различных авторов относительно того, сколько времени "трудит­ся" первобытный человек, добывая себе пищу посредством охо­ты. А такие рассуждения весьма и весьма распространены, и не­редко представлены в работах весьма солидных исследователей и научных коллективов. Скажем, В.Р.Кабо так рассуждает отно­сительно "трудовой деятельности" бушменов кунг: "Для того, чтобы обеспечить себя достаточным количеством пищи каждому взрослому, достаточно было трудиться 2,5 дня в неделю, считая рабочий день равным 6 ч, что составляет 2 ч. 9 мин. в день" 5 . Под "трудом" в этом рассуждении автор однозначно понимает охоту и собирательство. "Здесь не учтено время, затрачиваемое на приготовление пищи и изготовление орудий" °, - подчеркива­ется далее.

Иначе говоря, автор хронометрирует время, проводимое буш­менами кунг на охоте, но называет это время почему-то временем труда. И эту трактовку охоты (в широком смысле этого слова, включая сюда "тихую охоту", т.е. собирательство) в качестве труда следует признать общераспространенным заблуждением в совре­менной литературе, посвященной анализу первобытных обществ.

Введение

Труд - это целесообразная деятельность людей, направленная на создание материальных и культурных ценностей. Труд есть основа и непременное уеду, изменяя и приспосабливая ее к своим потребностям, люди не только обеспечивают свое существование, но и создают условия для развития и прогресса общества.

Взаимодействие человека с предметами труда и средствами труда предопределяется уровнем автоматизации и технологией машинных и трудовых процессов. Как известно, труд является основой жизнедеятельности и развития человека. В самой человеческой природе заложена потребность трудиться как естественное условие его существования. Столь же необходимым является труд с точки зрения его роли в обществе.

Ни один объект теоретических исследований не занимает такого значительного места в науке, как человеческий труд. Место труда определяется его значением для существования и развития отдельного человека и всего общества. Поэтому проблемами труда занимаются все общественные и часть естественных наук. Человеческий труд является объектом и социологии труда.

К основным функциям труда можно отнести:

• ?труд определяет условия жизни человека;
• ?труд выступает источником общественного богатства;
• ?труд - элемент развития производительных сил;
• ?труд формирует человека и определяет развитие его как личности.

Социальная сущность труда, его характер и содержание

Любой процесс труда предполагает наличие предмета труда, средства труда и самого труда как деятельности по приданию предмету труда необходимых человеку свойств.

Предметы труда - это все то, на что направлен труд, что претерпевает изменения для приобретения полезных свойств и удовлетворения тем самым человеческих потребностей.

Средства труда - это то, при помощи чего человек воздействует на предметы труда. К ним относятся машины, механизмы, инструменты, приспособления и другие орудия труда, а также здания и сооружения, создающие необходимые условия для эффективного использования этих орудий.

Средства производства - это совокупность средств труда и предметов труда.

Технология - это способ воздействия на предметы труда, порядок использования орудий труда.

В результате завершения процесса труда образуются продукты труда - вещество природы, предметы или другие объекты, обладающие необходимыми свойствами и приспособленные к человеческим потребностям.

Процесс труда - явление сложное, многоаспектное. Основными формами проявления труда являются:

• -Затраты человеческой энергии. Это психофизиологическая сторона трудовой деятельности, выражающаяся в расходовании энергии мускулов, мозга, нервов, органов чувств. Затраты энергии человека определяются степенью тяжести труда и уровнем нервно-психологической напряженности, они формируют такие состояния как утомление и усталость. От уровня затрат человеческой энергии зависят работоспособность, здоровье человека и его развитие.
• -Взаимодействие работника со средствами производства - предметами и средствами труда. Это организационно-технологический аспект трудовой деятельности. Он определяется уровнем технической оснащенности труда, степенью его механизации и автоматизации, совершенством технологии, организацией рабочего места, квалификацией работника, его опытом, применяемыми им приемами и методами труда и т.д. Организационно-технологические параметры деятельности предъявляют требования к специальной подготовке работников, к их квалификационному уровню.
• -Производственное взаимодействие работников друг с другом как по горизонтали (отношение соучастия в едином трудовом процессе), так и по вертикали (отношения между руководителем и подчиненным) определяет организационно-экономическую сторону трудовой деятельности. Она зависит от уровня разделения и кооперации труда, от формы организации труда - индивидуальной или коллективной, от численности работающих, от организационно-правовой формы предприятия (учреждения).

Проблемы трудовой деятельности служат объектом изучения многих научных дисциплин: физиологии и психологии труда, статистики труда, трудового права и т.д.

Изучение проблемы развития общества невозможно без изучения социальной сущности труда, отношения к нему, поскольку все, что необходимо для жизни и развития людей, создается трудом. Труд - основа функционирования и развития любого человеческого общества, независимое от всяких общественных форм условие существования людей, вечная, естественная необходимость, без него не была возможна сама человеческая жизнь.

Труд, прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью опосредствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Также нужно учитывать, что человек, воздействуя на природу, используя и изменяя ее в целях создания потребительных стоимостей, необходимых для удовлетворения своих материальных и духовных потребностей, не только создает материальные (пищу, одежду, жилище) и духовные блага (искусство, литературу, науку), но и изменяет свою собственную природу. Он развивает свои способности и дарования, вырабатывает у себя необходимые социальные качества, формирует себя как личность.

Труд - первопричина развития человека. Человек обязан труду в разделении функций между верхними и нижними конечностями, развитии речи, постепенном превращении мозга животного в развитый мозг человека, в совершенствовании органов чувств. В процессе труда у человека расширялся круг восприятий и представлений, его трудовые действия постепенно стали носить сознательный характер.

Таким образом, понятие "труд" не только экономическая, но и социологическая категория, имеющая определяющее значение в характеристике общества в целом и отдельных его индивидов.

Выполняя трудовые функции, люди взаимодействуют, вступают в отношения друг с другом и именно труд является той первичной категорией, в которой заключено все многообразие конкретных общественных явлений и отношений.

Общественный труд является общей базой, истоком всех социальных явлений. Он изменяет положение различных групп работников, их социальные качества, в чем и проявляется сущность труда как базового социального процесса. Наиболее полно социальная сущность труда раскрывается в категориях "характера труда" и "содержания труда" (Рис. 1).

Характер труда отражает в основном его социальную сущность, по которой труд всегда является общественным. Однако общественный труд состоит из труда индивидов, а в различных общественно экономических формациях связь между индивидуальным и общественным трудом различна, что и определяет характер труда. Он выражает социально-экономический способ соединения работников со средствами труда, т.е. процесс взаимодействия человека с обществом и зависит от того, на кого человек работает. Характер труда определяется особенностями производственных отношений, при которых труд совершается, и выражает степень их развитости. Он отражает социально-экономическое положение трудящихся в общественном производстве, отношение между трудом всего обществ и трудом каждого отдельного работника. Но общественные формы труда обусловлены типом производственных отношений и в различных общественных формациях различны. Для более полного понимания социальной сущности труда необходимо рассмотреть изменение его характера при изменении общественных формаций.

К показателям характера труда относится форма собственности, отношение работников к средствам производства и своему труду, распределительные отношения, степень социальных различий в процессе труда и др.

Содержание труда выражает распределение функций (исполнительских, регистрации и контроля, наблюдения, наладки и др.) на рабочем месте и определяется совокупностью выполняемых операций. Оно отражает производственно-техническую сторону труда, показывает уровень развития производительных сил, технических способов соединения личного и вещественного элементов производства, т.е. раскрывает труд прежде всего как процесс взаимодействия человека с природой, средствами труда в процессе трудовой деятельности.

При этом имеется ввиду само функциональное взаимодействие без учета тех социальных отношений, в которые люди обязательно вступают в процессе труда. Содержание труда индивидуально на каждом рабочем месте, очень подвижно и изменчиво. Оно характеризуется структурой выполняемых функций, разнообразием (монотонностью), соотношением исполнительских и организаторских элементов, физическими и нервно-психическими нагрузками, степенью интеллектуального напряжения, самостоятельности деятельности, самоорганизацией труда, наличием новизны (нестереотипности, творчества) в принимаемых решениях относительно производственного процесса, квалифицированностью, сложностью труда (объем знаний общего образования и профессиональной подготовки), социально-экономической оценкой работников, выполняющих данный вид труда.

Достигнутый уровень общественного разделения труда порождает полную взаимосвязь товаропроизводителей и требует всесторонней связи между ними. Труд частного производителя становится общественным тогда, когда при обмене получает признание на рынке.

По отношению к характеру труда его содержание является более частным понятием. Это находит обоснование даже в том, что характер труда (в частности, разделение между физическим и умственным трудом) выражает классовые различия, а содержание - лишь внутриклассовую дифференциацию.

Разный по содержанию труд требует от работников неодинакового уровня профессиональных знаний, разной степени участия в управлении производственным процессом, различного уровня общей культуры, отражается на структуре его потребностей. Различия в содержании труда порождают различия в квалификации работников, влияют на их отношение к труду, уровень трудовой активности. Обогащение содержания труда, улучшение его условий облегчают труд человека, создают для него эмоциональный и интеллектуальный стимул, увеличивают тем самым его производственную отдачу и удовлетворенность трудом, способствуют развитию личности.

В зависимости от различий в содержании труд классифицируется на:

• ? творческий и репродуктивный (стереотипный),
• ? физический и умственный,
• ? простой и сложный,
• ? исполнительный и организаторский (управленческий),
• ? самоорганизованный и регламентированный.

Творческий труд предполагает постоянный поиск новых решений, новых постановок задач, активное варьирование функций, самостоятельность и неповторимость движения к искомому результату.

В репродуктивном труде функции повторяются, остаются устойчивыми, почти неизменными, т.е. его особенностью является повторяемость (шаблонность) приемов достижения результата. Если творчество характеризуется получением чего-то качественно нового, никогда ранее не существовавшего, то репродуктивная деятельность сводится к получению "стандартного" результата.

Физический труд характеризуется непосредственным взаимодействием человека со средствами труда, прямой включенностью его в технологический процесс, исполнительскими функциями в трудовом процессе. Все эти признаки взаимосвязаны и только в единстве дают характеристику физического труда как социального процесса.

Умственный труд включает информационные, логические, обобщающие и творческие элементы, характеризуется отсутствием прямого взаимодействия работника со средствами производства и обеспечивает потребности производства в знании, организации и управлении.

Во всех отраслях производства, на каждом предприятии содержание труда воплощено в те или иные профессии, различающиеся функциями и используемыми при этом орудиями труда. Чисто количественное распределение физических и умственных функций не может служить решающим критерием для признания того или иного вида труда умственным или физическим. Всякий процесс труда требует определенных умственных и физических усилий. Различие в содержании труда основано на выделении той функции, которая для результативности данного вида труда имеет решающее значение.

Простой - это труд работника, не имеющего квалификации, т.е. неквалифицированный труд.

Сложный - это труд работника, имеющего квалификацию т.е. квалифицированный труд, связанный с дополнительными издержками на обучение и воспитание квалифицированного работника.Квалификация- степень и вид профессиональной обученности работника, наличия у него знаний, умений и навыков, необходимых для выполнения им определенной работы. Квалифицированные работы обычно определяются разрядом, к которому данный вид работы отнесен тарифно-квалификационным справочником.

Определяющим фактором изменения содержания труда, ликвидации его социально-экономических различий является научно-технический прогресс (НТП), который проявляется на производстве в результате его механизации и автоматизации. При этом изменяется структура трудовых действий, функции непосредственного воздействия на предмет труда переходят от рабочего к механизмам и машинам, увеличиваются затраты рабочего времени на управление и техническое обслуживание оборудования, повышается самостоятельность и ответственность трудовых действий работников, снижаются затраты мышечной энергии и увеличиваются затраты нервной и психической энергии, повышается доля сложного, квалифицированного труда, его привлекательность и содержательность.

Технические новшества современности создают реальную основу для решения крупных социальных проблем - высвобождение человека из непосредственно производственного процесса, преодоление существенных различий между умственным и физическим трудом. Вместе с тем имеют место нежелательные социальные явления в сфере труда, связанные с тем, что изменения в его содержании нередко представляют собой непредвиденный результат научно-технического прогресса. Целью разработки новой техники и технологии длительное время было достижение лишь более высоких технико-экономических показателей работы. Недостатки в управлении НТП приводили подчас к обеднению содержания труда и ухудшению производственных условий.

В современных условиях управление НТП предполагает предвидение его социальных результатов и достижение планомерно задаваемых социальных параметров производства. При составлении планов внедрения новой техники следует одновременно планировать обучение кадров, способных ее эксплуатировать, поскольку рабочие, ранее занятые ручным трудом, часто не могут или не желают без соответствующего обучения трудиться на вновь возникающих рабочих местах. Растущая интеллектуализация труда не всегда получает со стороны рабочих положительную оценку, так как внедрение новой техники, как правило, связано с усилением нервно-психического напряжения, повышением ответственности, строгой дисциплиной.

Таким образом, необходимо не простое обновление производства, а такое, которое давало бы наряду с наивысшим экономическим эффектом и социальный. Это значит, что реконструкция должна сопровождаться не только ликвидацией ручных, монотонных, физических тяжелых работ, но и выбором технических направлений, при которых улучшались бы условия труда, расширялась сфера квалифицированной и сокращалась неквалифицированной, тяжелой и вредной работы, велась подготовка и переподготовка кадров, создавались рабочие места с интеллектуальными нагрузками, позволяющие раскрывать творческие возможности человека. В свою очередь, это обусловит интенсификацию производства за счет активизации человеческого фактора.

В этой связи особо актуальными являются проблемы аттестации рабочих мест и их рационализации, технического переоснащения, улучшения подготовки и переподготовки рабочих, особенно по новым специальностям, которые возникают в связи с научно-техническим прогрессом, внедрением автоматизации технических и проектно-конструкторских работ.

Введение

Глава 1. Семантико-аксиологическое измерение феномена труда . 10

1.1. Проблема идентификации видов деятельности. 10

1.2 Антропология и аксиология труда. 31

1.3. Проблема отчуждения. Феномен «отчужденного труда» 49

Глава 2. Некоторые аспекты социальной онтологии труда: логика и перспективы «разотчуждения». 71

2.1. Труд и рациональность 71

2.2. Пространство-время труда. 94

2.3. Актуальная динамика труда. «Неотчужденный труд» 111

Заключение. 127

Список литературы 1

Введение к работе

Актуальность данной темы обусловлена усилением интереса к проблематике в рамках феномена труда, что выражается в исследованиях философского, социологического, экономического и иных планов. Подобные, имеющие разные векторы исследования, обусловили существование богатого комплекса проблем, связанных с феноменом труда, будь то проблема новых форм труда, призванных преодолеть дегуманизацию и отчуждение в его рамках, в той или иной степени производные от нее проблема рациональной организации труда, проблема изменения его пространственных и временных характеристик, форм занятости и оплаты, включая т.н. «безусловное пособие», реактуализированная проблема «смерти труда» в классическом его понимании etc.

Можно говорить о существовании какого-то постоянно воспроизводящегося, но слабо фиксируемого напряжения в вопросе о том, какова природа феноменов отчужденного и неотчужденного (свободного) труда. Если в понимании первого достигается (или, во всяком случае, «доказательно» декларируется) какая-то ясность, то о втором чаще всего имеет место весьма аморфное говорение, сводящееся к использованию семантических заглушек вроде того, что такой труд необходимо должен быть творческим, раскрывающим личность трудящегося, утверждать его свободу etc. Неотчужденность, свобода, «человечность», «творческость» труда фактически становились синонимичными. В результате высказывания о феномене стали обретать все более выраженные черты аналитических высказываний. Неотчужденный труд оказывался трудом свободным, носящим «человеческий характер», и, автоматически, свободный труд - трудом неотчужденным. В каком-то смысле, замещения понимания аксиомами стало своего рода традицией дискурса применительно к рассматриваемой проблеме. Таким образом, предметное, натуральное исследование самого феномена «неотчужденного труда», предполагающее если не ликвидацию аксиом (что

вряд ля возможно из чисто гносеологических соображений), то их прояснение, является вполне оправданным.

Степень разработанности исследования. Если отвлечься от наиболее ранних рефлексий над феноменом труда (Гесиод, Аристотель etc.), целенаправленная разработка данной проблемы, во многом определившая черты имеющегося дискурса, началась и осуществлялась в эпоху Нового времени, плавно перетекая в Новейшее время. Речь идет, например, о трудах Д. Локка, А. Смита, Г. Гегеля, К. Маркса, М. Вебера, Э. Дюркгейма, Г. Зиммеля, Ф. Тейлора, Т. Веблена, В. Зомбарта 1 и др. Часть приведенных исследований по-прежнему актуальны в той или иной степени, часть приобрели статус классических (Маркс, Вебер, Дюркгейм, Зиммель, Зомбарт).

В XX-XXI в. востребованными и влиятельными, как в рамках самой проблемы, так и применительно к смежным и условно-периферийным ее аспектам, оказались труды Л. фон Мизеса, Ф. Юнгера, Г. Бравермана, А. Горца, М. Хардта и А. Негри, Х. Арендт, К. Касториадиса, Д. Белла, Р. Блаунера, Э. Тоффлера, Д. Грэбера 2 и др.

1 Локк Дж. Два трактата о правлении // Сочинения: В 3 т. – Т. 3. – М.: Мысль, 1988. С. 137–405.; Смит. А.
Исследование о природе и причинах богатства народов. - М.: Соцэкгиз, 1962. - 688 с.; Гегель Г. В. Ф.
Энциклопедия философских наук. Т. 3. Философия духа. - М.: Мысль, 1977. - 471 с.; Маркс К., Энгельс Ф.
Сочинения (2-е издание). Том 20 («Анти-Дюринг», "Диалектика природы"). - М.: Издательство политической
литературы, 1961. - 858 с.; Они же: Сочинения (2-е издание). Том 23 («Капитал», том первый). - М.:
Издательство политической литературы, 1960. - 920 с.; Они же: Сочинения (2-е издание). Том 42 (Январь 1844
- февраль 1848). - М.: Издательство политической литературы, 1974. - 570 с.; Они же: Сочинения (2-е
издание). Том 46, часть I (Экономические рукописи 1857 - 1859 (Первоначальный вариант «Капитала»). Часть
первая). - М.: Издательство политической литературы, 1968. - 585 с.; Вебер М. О некоторых категориях
понимающей социологии // Избранные произведения. - М.: Прогресс, 1990. - 808 с. - С. 495-546.; Он же:
Протестантская этика и дух капитализма // Избранные произведения. - М.: Прогресс, 1990. - 808 с.;
Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. - М.: Канон, 1996. - 432 с.; Зиммель Г. Философия труда //
Избранное. Т. 2. Созерцание жизни - М.: Юрист, 1996. С. 466-485.; Тэйлор Ф. Принципы научного
менеджмента [Электронный ресурс]. URL: (дата обращения:
12.03.2014); Веблен Т. Теория праздного класса. - М.: Прогресс, 1984. - 368 с.; Зомбарт В. Буржуа: Этюды по
истории духовного развития современного экономического человека. - М.: Наука, 1994. - 443 с.

2 Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. - Челябинск: Социум, 2005. -
878 с.; Юнгер Ф. Совершенство техники. Машина и собственность. - Спб.: Владимир Даль, 2002. - 564 с.;
Braverman H. Labor and Monopoly Capital: The Degradation of Work in the Twentieth Century. New York: Monthly
Review Press, 1998. 465 p.; Горц А. Нематериальное. Знание, стоимость и капитал. - М.: Изд. дом Гос. ун-та -
Высшей школы экономики, 2010. - 208 с.; Хардт М., Негри А. Империя. - М.: Праксис, 2004. - 440 с.;
Арендт Х. Vita activa или О деятельной жизни. - СПб.: Алетейя, 2000. - 437 с.; Касториадис К.
Рациональность капитализма [Электронный ресурс]. URL
(дата обращения
23.04.2015).; Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. - М.
Academia, 2004. - 788 стр.; Blauner R. Alienation and Freedom: The Factory Worker and His Industry. Chicago
University of Chicago Press, 1964. 222 p.; Тоффлер Э. Третья волна. - М.: АСТ, 2009. - 800 с.; Graeber D. On the

Аспект отчуждения вообще, отчуждения труа и отчуждения в результате труда разрабатывался Д. Лукачем, Э. Фроммом, Г. Маркузе, М. Хоркхаймером и Т. Адорно, М. Хайдеггером, Г. Марселем, Ж.- П. Сартром, Ж. Бодрийяром, С. Жижеком, Р. Сеннетом, а также М. Сименом, В. Кауфманом, А. Хоннетом 3 и др.

Проблемы рациональности как таковой, труда и рациональности, трансформации последней в свой антипод etc. стали предметом исследований (помимо уже упомянутых Вебера, Парсонса и Касториадиса) З. Баумана, Л. Мамфорда, М. Сэндела, Э. Ф. Шумахера, А. Макинтайра, Г. Беккера, Дж. М. Бьюкенена и Г. Таллока, Д, Ролза, Дж. Ритцера, Ю. Эльстера 4 и др.

Комплекс проблем, связанных с пространственно-временными характеристиками труда, в т.ч. проблемы взаимосвязи труда и досуга, стал

Phenomenon of Bullshit Jobs [Электронный ресурс]. URL: (дата обращения: 14.12.2015).

3 Лукач Г. История и классовое сознание. М.: Логос-Альтера, 2003. - 416 с.; Фромм Э. Душа человека. М.:
ООО "Издательство АСТ-ЛТД", 1998. - 664 с.; Он же: Здоровое общество. М.: АСТ, Астрель, 2011. - 448 с.;
Он же: Иметь или быть. - М.: АСТ, АСТ Москва, 2007. - 320 с.; Маркузе Г. Одномерный человек. М.: АСТ,
2003. - 336 с.; Он же: Эрос и цивилизация. Киев: Государственная библиотека Украины для юношества, 1995.

314 с.; Он же: On the Philosophical Foundation of the Concept of Labor in Economics // Telos. 16 (Summer 1973). 1973. pp. 9-37; Хоркхаймер М., Адорно Т. Дилектика просвещения: философские фрагменты. М-Спб: Медиум, Ювента, 1997. - 312 с.; Адорно Т. Негативная диалектика. М.: Академический проект, 2011. - 538 с.; Хайдеггер М. Бытие и время. - М.: Академический Проект, 2013. - 460 с.; Марсель Г. Быть и иметь. - Новочеркасск: Сагуна, 1994. - 159 с.; Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. - М.: Республика, 2000. - 639 с.; Он же: Детство хозяина // Тошнота: Роман; Стена: Новеллы. - Харьков: Фолио; М.: ООО "Издательство АСТ", 2000. - C. 321-398.; Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. - М.: Республика, 2006. - 269 с.; Он же: Символический обмен и смерть. - М.: Добросвет, 2000.

387 с.; Он же: Симулякры и симуляция [Текст] - Тула, 2013. - 204 с.; Жижек С. Возвышенный объект идеологии. - М.: Художественный журнал, 1999. - 235 с.; Сеннет Р. Коррозия характера. - Новосибирск: Фонд социо-прогностических исследований "Тренды", 2014. - 296 с.; Seeman M. On the meaning of alienation // American Sociological Review. 24(6). 1959. pp. 783-791; Kaufmann W. The Inevitability of Alienation [Электронный ресурс]. URL: (дата обращения: 23.08.2015); Honneth A. Disrespect: The Normative Foundations of Critical Theory. Cambridge: Polity Press, 2007. 296 p.

4 Бауман З. Актуальность холокоста. - М.: Издательство "Европа", 2010. - 316 с.; Мамфорд Л. Миф машины.
Техника и развитие человечества. - М.: Логос, 2001. - 408 с.; Sandel M. Liberalism and the Limits of Justice (2
edition). Cambridge: Cambridge University Press, 1998. 231 p.; Шумахер Э. Малое прекрасно. Экономика, в
которой люди имеют значение. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012. - 352 с.; MacIntyre A. After
Virtue: A Study in Moral Theory (3 edition). Notre Dame: University of Notre Dame Press, 2007. 312 p.; Becker G. A
Theory of Social Interactions // Journal of Political Economy. 1974. 82(6). pp. 1063-1093; Buchanan J. M., Tullock
G. The Calculus of Consent: Logical Foundations of Constitutional Democracy [Электронный ресурс]. URL:
(дата обращения: 11.05.2015); Ролз Дж.
Теория справедливости. - Новосибирск: НГУ, 1995. - 535 с.; Ритцер Д. Макдональдизация общества 5. - М.:
Издательская консалтинговая группа «Праксис», 2011. - 592 с.; Эльстер Ю. Объяснение социального
поведения: еще раз об основах социальных наук. - М.: Изд. дом Гос. ун-та - Высшей школы экономики,
2011. - 472 с.

точкой приложения сил в работах С. Паркера, Ж. Дюмазедье, Т. Роззака, А. Корсани, П. Ароры 5 и др.

Среди отечественных исследований, прямо и косвенно затрагивающих феномен труда в его различных проявлениях (в т.ч. в рамках проблемы отчуждения и его «снятия»), необходимо, прежде всего, отметить работы Ю. Н. Давыдова, Т. Ю. Сидориной, А. К. Секацкого и М. А. Маяцкого 6 .

«Эмпирически» феномен труда исследовался социологами А. Г. Здравомысловым и В. А. Ядовым, стремившимися получить точные данные о взаимосвязи трудовой мотивации и содержательной стороной деятельности 7 . В аксиологическом аспекте феномен изучался, например, немецкими социологами Э. Ноэль-Нойман, Б. Штрумпелем 8 и др.

Объект исследования – феномен труда.

Предмет исследования – труд в его неотчужденном модусе.

Цель работы – посредством определения и анализа ключевых измерений онтологии труда описать сущностные характеристики феномена и произвести семантическую сборку понятия «неотчужденный труд».

Реализация поставленной цели предполагает решение следующих задач :

1. дать структурное описание маркерных («идеальных») видов деятельности среди тех деятельностей, которые обычно идентифицируются как рабочие или трудовые (в расширительном значении), а также выявить моменты сходства и различия между ними;

5 Parker S. R. Leisure and Work. London: Allen and Unwin, 1983. 157 p.; Dumazedier J. Toward a Society of Leisure.
New York: Free Press, 1967. 307 p.; Roszak T. Person/Planet: the Creative Disintegration of Industrial Society.
Lincoln: iUniverse, 2003. 380 p.; Корсани А. Трансформация труда и его темпоральностей. Хроническая
дезориентация и колонизация рабочего времени // Логос, 2015, Т. 25, №3 (105). С. 51-71; Арора П. Фабрика
досуга: производство в цифровой век // Логос, 2015, Т. 25, №3 (105). С. 88-119.

6 Давыдов Ю.Н. Труд и искусство: избранные сочинения. - М.: Астрель, 2008. - 670 с.; Сидорина Т. Ю.
Цивилизация труда: заметки социального теоретика. - Спб.: Алетейя, 2015. - 400 с.; Секацкий А. Миссия
пролетариата: Очерки. - СПб.: Лимбус Пресс, 2016. - 496 с.; Маяцкий М. Курорт Европа: эссе. - М.: Ад
Маргинем Пресс, 2009. - 35 c.; Он же: Маяцкий М. Освобождение от труда, безусловное пособие и глупая
воля // Логос, 2015, Т. 25, №3 (105). С. 72-87.

7 Здравомыслов А.Г., Ядов В.А. Человек и его работа в СССР и после. - М.: Аспект Пресс, 2003. - 485 с.; См.:
Фирсов Б. М. История советской социологии: 1950-1980-е годы. Очерки. - СПб: Издательство Европейского
университета в Санкт-Петербурге, 2012. С. 225-234.

8 Noelle-Neumann E., Strumpel B. Macht Arbeit krank? Macht Arbeit glucklich? Eine aktuelle Kontroverse. Munich:
Piper Verlag, 1984. 296 s.

дать описание и проанализировать характер изменений в восприятии феномена труда в антропологической и аксиологической плоскостях в период от античности до конца XIX- нач. XX вв.;

провести анализ наиболее популярных концепций отчуждения и установить исходное допущение, служащее фундаментом для теоретического конструирований в рамках данной проблемы;

посредством интерпретации проблемы труда и рациональности в логике и терминах теории игр и теории деятельности, подтвердить/опровергнуть предположение о зависимости оценки действий в качестве рациональных или иррациональных от телеологически ангажированной семантико-аксиологической сети, в рамках которой они осуществляются;

проанализировать характер взаимосвязи рабочего и свободного времени применительно к отличающимся друг от друга видам трудовой деятельности;

проанализировать современное состояние феномена труда в его социальной онтологии, а также осуществить семантическую сборку понятия "неотчужденный труд" на базисе деятельностной интерпретации.

Методологические и теоретические основы исследования.

Диссертация выполнена с необходимым вниманием к базовому для социальной науки (социальной, политической философии, социологии etc.) принципу историзма, гарантирующему, через требование к учету исторического контекста рассматриваемого феномена, приемлемую степень адекватности результатов исследования реальному положению дел (бывшему или имеющемуся в данный момент). Кроме этого, были задействованы наиболее часто используемые как в социальной философии, так и в других науках аксиоматический, структурно-функциональный и гипотетико-дедуктивный методы, а также общелогические методы и приемы исследования (анализ, синтез, абстрагирование, обобщение, идеализация etc.).

Фундаментом для теоретических построений, осуществляемых в данной исследовании, послужили ключевые положения, логика и терминологический аппарат теории деятельности, а также элементы теории игр. Источниковая база исследования, за исключением некоторых трудов в рамках двух названных теорий, по большей части коррелирует с позициями, приведенными в разделе о степени разработанности проблемы.

Антропология и аксиология труда

Человеческая деятельность в области материального и нематериального производства представляет собой, безусловно, комплексное явление. Тем не менее, данное явление вполне открыто для прямого анализа, поскольку крайне трудно было бы избежать хотя бы косвенного взаимодействия с результирующими его продуктами, оказаться в роли безучастного наблюдателя, лишенного какой-нибудь социальной активности. Проще говоря, материал, подвергаемый исследованию, чуть ли не изначально имеется «на руках», т.к. тот, кто исследует человеческую деятельность в этом ее ключе, обязательно в той или иной степени сам находится в процессе ее осуществления. Однако именно эта «непосредственность» подчас делает затрудненным адекватное восприятие феномена. Как известно, то, что дано «по умолчанию» и вроде бы понятно всем, находится в интеллектуальном фокусе далеко не на первом плане. Интуиции, связанные с ощущением сложности, неоднородности указанного феномена, зачастую имеют место и их появление закономерно и показательно. Продуктивными же одни могут стать, видимо, при переводе разговора в более предметное русло. Если существует больше одного вида деятельности (а это, вероятно, так и есть), необходимо выяснить, что это за виды, чем они отличны друг от друга и в чем друг с другом схожи. Это и определяет их место и значение в социальной практике. Традиционно же с деятельностью, осуществляемой в указанном ключе, ассоциируются понятия «работа», «труд», «ремесло», «изготовление» etc.

Исходя в том числе из вышесказанного, содержание данного параграфа будет сводиться к тому, чтобы: 1. обозначить принципиально отличные друг от друга маркерные виды деятельности, которым можно атрибутировать любые конкретные деятельности, связанные с материальным и нематериальным производством; 2. определить и описать сходства и различия между названными видами деятельности в аспекте наглядных проявлений их имплицитного содержания; 3. дать структурное описание названных видов деятельности, и, тем самым, указать на их «внутренние» различия, являющиеся принципиальными; 4. обрисовать терминологическую проблему, связанную с семантическим аморфизмом понятий, отсылающих к различающимся между собой видам деятельности, а также возможные пути ее решения.

Со своей стороны, я убежден, что требование приступать к решению поставленных задач уже имея «на руках» готовые дефиниции как видов деятельностей, так и конкретных терминов, обозначающих их (будь то, в нашем случае, труд «вообще», отчужденный труд, работа etc.), выглядит несколько странно и противоречиво. Думаю, что относительно полные дефиниции должны являться скорее результатом исследования, нежели его исходной точкой. Во многом, именно для этого «языкового прояснения» и затевается само предприятие. Пока же следует ограничиться некими контекстуальными определениями, которые будут становится более четкими по мере разворачивания логики текста и пополнения базы аргументов. Это замечание мне кажется необходимым условием для конструктивного разговора о теме, что и делает возможным переход к ее сути.

Х. Арендт проводит четкую границу между трудом и созданием, при этом фактически отождествляя (если не концептуально, то «текстуально») понятия «труд» и «работа» . В свою очередь, традиционное деление труда (работы) на производительный и непроизводительный предстает, по ее мнению, очевидно неадекватным действительности на том основании, что непроизводительный труд в строгом смысле слова не может считаться непроизводительным. Недоразумение возникает потому, что такой труд производит нечто, отличное от вещественно-наглядного продукта производительного труда. Единственным продуктом в данном случае является свобода. А именно: производятся условия, позволяющие быть независимыми от данного вида работы некоторым представителям человеческого общества . Иными словами, непроизводительный труд на самом деле производит свободу, но не для тех, кто является его непосредственными исполнителями.

Однако принципиальным для того, чтобы констатировать высокую степень идентичности между обоими видами труда (работы), здесь следует считать вопрос о характере завершающего их процесса потребления. В случае с производительным трудом, потребление его продукта оказывается отложенным на некоторое время. Но при этом временной интервал, разделяющий акты производства и потребления, имеет выраженную тенденцию к сокращению. Ярким примером здесь может служить современная система массового производства, причем как условно высокотехнологичного, так и технически примитивного. Т.е. производительный труд имеет своим продуктом некий предмет, входящий в реальность, но так же быстро покидающий ее. В случае же с непроизводительным трудом, его продукт (та самая свобода) потребляется в известном смысле моментально, здесь и сейчас.

Можно заметить, что, учитывая указанную выше тенденцию сокращения временного интервала между производством и потреблением, различие между двумя рассматриваемыми видами труда оказывается не столь существенным. При этом моментальное потребление продукта непроизводительного труда, разумеется, не означает, что потребитель уже в первую секунду после свершившегося акта потребления начинает вновь испытывать нужду в данном продукте. Пользуясь для примера ситуацией взаимоотношений господина и раба (не так важно, о «каком конкретно» рабовладении идет речь), легко показать, что господин не перестает быть свободным, когда раб закончил порученное ему дело и отправился отдыхать, т.е. ничего в настоящее время не производит. Услуга, оказываемая рабом, потребляется в тот момент, когда он ее произвел, вызывая положительный для господина и, что главное, некоторое время длящийся эффект освобождения от конкретного дела. По окончанию времени действия эффекта или при появлении другого задания возникает необходимость в новой услуге. Раб получает распоряжение о новом деле, и цикл повторяется - он должен будет вновь вернуться к своим обязанностям. В отличие от оказываемой им самим услуги, которая потребляется господином, сам раб, как вещь, подлежит употреблению.

Это различие между потреблением и употреблением является ключевым при проведении границы между трудом (работой) и созданием. Потребление является атрибутом труда, употребление – атрибутом создания. Само различие заключается в неодинаковом решении потребителем и пользователем вопроса о том, как долго вещь должна пробыть в объективном мире. Неодинаковой оказывается, соответственно, и позиция производителей касаемо данного вопроса. Употреблять вещь или, что то же самое, пользоваться вещью желательно как можно дольше. Причиной такого отношение выступает, видимо, высокая значимость вещи, обусловленная затраченными изготовителем силами, сопутствующими процессу изготовления трудностями etc.

Проблема отчуждения. Феномен «отчужденного труда»

Однако основания считать целерациональность реальным феноменом могут оказаться весьма зыбкими, что было прямо или косвенно зафиксировано некоторыми исследователями. Например, в рамках коммунитаристской парадигмы, предельной формой рациональности может выступить лишь ценностно-ориентированная, поскольку в понимании сторонников коммунитаризма «цель», как наиболее значимая структурная единица, необходимо несет в себе печать социума, генетически зависит от него, т.е. не может быть не ангажированной. Соответственно, «пристрастной» оказывается и рациональность [См.: 121; 127].

Гораздо более «лояльна» классической веберовской схеме позиция Толкотта Парсонса. Однако принимая различие между обоими рассматриваемыми видами рациональности, Парсонс подчеркивает, что и тот, и другой имеют внеположный им регулятор в виде социокультурных норм, шаблонов etc. Все эти нормы создают нечто вроде смысловой сети, «общей культуры», согласно которой или, что точнее, в зависимости от которой интерпретируются модели поведения , т.е. признаются адекватными (= рациональными) или неадекватными (= нерациональными). Парсонс обращает здесь внимание на то, что уже содержалось в схеме Вебера, но могло казаться недостаточно артикулированным: фактор социокультурного влияния оказывается вовсе не чужд не только ценностно-ориентированному типу рациональности, а обоим рассматриваемым типам, и суть различия заключается или (1) во внутренней механике феноменов, если мы полагаем их реально существующими, или (2) в особенности конструкции самих идеальных моделей, не являющихся точным слепком избранного компонента социума, но представляющих собой инструменты для его анализа.

Независимо от того, используем ли мы трехчастную схему рациональности или любую другую, «цель» всегда оказывается наиболее слабым звеном. Этот элемент, призванный как придать смысл, так и демонстрировать осмысленность всего предприятия, т.е. оправдать его, сам поддается обоснованию далеко не в полной мере. «Цель», используемая как инструмент пресечения бесконечной рекурсии вопросов, подвержена этой рекурсии не в меньшей степени, чем средства и стратегии поведения. Обоснование конкретной «цели» становится по ряду причин весьма сложным делом: например, эта сложность возрастает в той степени, в какой можно счесть саму формулировку цели однозначной, а значит -имеющей малое количество возможных интерпретаций. Поэтому придание цели статуса чего-то само собой разумеющегося, данного «по умолчанию», является вполне объяснимым решением, производящим выгодное впечатление своей экономичностью и эффективностью.

Осуществленная таким образом реификация конкретной цели завершается ее онтологизацией. Иначе говоря: (1) возникает система социальных ориентиров, обусловленная содержанием цели, (2) при этом и цель, и сама система носят вполне «рукотворный», искусственных характер, (3) однако именно эта искусственность тем меньше поддается рефлексии, чем ближе цель к полной онтологизации.

Возвращаясь к оригинальной веберовской системе, следует рассмотреть еще один ее элемент. Речь идет о феномене формальной рациональности, выступающем как нечто противоположное рациональности субстанциональной (материальной) и активно отвоевывающем (и отвоевавшим) у нее жизненное пространство. В своей сути, формальная рациональность – это принцип калькулируемости, абсолютизированный и получивший статус ментального и поведенческого императива, т.е. понимаемый и применяемый универсально. Единственная задача – найти наиболее эффективный способ достижения заданной цели. Поиск и выбор индивидом оптимальных средств достижения цели, стратегии поведения etc. являются ограниченными и заданными извне, поскольку только таким образом, без вносящих искажения «личных» моментов etc., общество может гарантировать рациональность его поведения, т.е. дать индивиду максимум возможностей (или принудить?) всегда делать один и тот же оптимальный выбор .

Я думаю, здесь следует еще раз подчеркнуть одно обстоятельство. Необходимо понимать, что типы рациональности, о которых говорит Вебер, являются скорее аналитическими моделями, позволяющими истолковывать социальное бытие, а не реальными феноменами, поэтому часто встречающийся сопровождающий тезис о том, что эти типы не существуют в действительности в «чистом» виде бесспорен, но в известном смысле и некорректен. Никакой задачи «существовать» перед ними не ставится. Их задача – эвристически перспективно описать то, что есть, в том числе посредством конструирования новой модели. Какие компоненты будут использоваться для этой сборки – вновь изобретенные или имеющиеся, - вопрос возможностей и предпочтений того, кто будет ее осуществлять.

Если попытаться интерпретировать формальную рациональность в логике и терминах ценностно-ориентированной, возникает следующая картина. В качестве аксиоматической цели теперь выступает не что-то привычное вроде религиозной догмы, а сам принцип тотальной калькулируемости, распространяемый на любой класс объектов, однако и он, и производные от него ограничители не обязаны пребывать в социальном вакууме и вряд ли внезапно возникли из небытия. Скорее всего, они должны быть генетически сопряжены с иным феноменом, с гораздо более «посюсторонней» ценностью, доминирование которой исторически обусловлено. Как раз ее компоненты и подлежат онтологизации.

Пространство-время труда.

Посредством труда человек возвышается над остальным животным миром, посредством него же становится отчужденным, и вновь через него снимает это отчуждение (Гегель). Труд для человека одновременно является практикой миросозидания и самосозидания, разворачивания во вне и в себя самого его собственного же потенциала. Другими словами, труд - практика тотального преобразования действительности, в рамках которой, по Гегелю, происходит борьба за признание между рабом и господином. Ее результат будет обретение человеком нового, «синтетического» состояния абсолютной свободы.

Тем не менее, появляются и иные, не столь однозначно положительные рефлексии по поводу труда. «Отчужденный» труд, в отличие от «неотчужденного», вовсе не оказывает созидательного воздействия на человека (Маркс). Скорее наоборот - его воздействие деструктивно, поскольку лишает человека собственной «человечности», фактически низводя до состояния животного. Однако «отчужденный» труд в то же время оказывается единственным средством, которое на определенном этапе развития человеческого социума позволяет подготовить как материально-технологические условия для элиминации отчуждения, так и «нового» человека, чающего такой исход.

Устранение риска псевдопроблематизации феномена отчуждения возможно посредством его интерпретации с помощью логики и терминологического аппарата теории деятельности.

Сама проблема отчуждения является одной из самых «популярных» и разработанных проблем в социальной философии. Есть основания полагать, что весомая часть исследовательских решений, в той или иной степени актуальных и на текущий момент, была ориентирована на четырехаспектную теорию отчуждения К. Маркса. Наиболее ярким примером может служить философия франкфуртской школы в лице Э. Фромма, Г. Маркузе etc. Можно предположить, что теоретическая разработка указанной проблемы осуществлялась в том числе за счет перераспределения акцентов между теми или иными ее аспектами. Различная акцентуация также, как и степень «радикальности» авторов, во многом определяла облик «производных» концепций, и, таким образом, их нюансировку друг относительно друга. Я считаю возможным полагать, что тексты Маркса по проблеме отчуждения во многом стали хрестоматийными и для марксистки ориентированных исследователей, и для исследователей, далеких от подобного типа философствования. Если эти тексты и не влияли напрямую на все изыскания в рамках темы (что, разумеется, так и есть), то, во всяком случае, были «обязательными для ознакомления».

За небольшим количеством исключений, наиболее распространена негативная оценка отчуждения. При этом кажется, что и критики отчуждения, и исследователи, видящие в нем скорее естественный феномен или приписывающие ему позитивный потенциал, исходят из базового допущения о существовании некой истинной «человеческой» природы, которая или подавляется, «отчуждается» репрессивным социумом, или имеет «отчуждение» в качестве естественного (пусть даже негативного) эффекта собственного функционирования, или реализуется посредством оного. Однако проблема, по моему мнению, заключается в том, что аксиоматизация этого положения осуществляется без достаточных на то оснований. Иными словами, постулируемая в этом смысле «истинно-человеческая» природа может оказаться фикцией, используемой в качестве инструмента обеспечения стройности и целостности теории, при этом не решающего действительной проблемы и переводящего разговор в спекулятивное русло. Отсюда задача сохранения более предметного, «натурального» дискурса.

Ряд эмпирический исследований и их теоретическое осмысление (Блаунер, Брэверман, Херцберг, Здравомыслов и Ядов) позволяют сделать вывод, что корни отчуждения следует искать скорее в особенностях организации деятельности индивидов, в т.ч. в их «рабочей» деятельности. В данных исследованиях была зафиксирована зависимость между «творческими потенциями» или богатством содержания деятельности и характером мотивации индивидов, ею занятых. Характер связи может быть представлен таким образом: чем содержательно богаче деятельность, тем меньшее значение имеют внешние мотивы (заработная плата etc.) и тем большее значение закрепляется за внутренними мотивами (обусловленными самой деятельностью).

Интерпретация результатов в рамках теории деятельности позволяет сделать следующий вывод: если деятельность организована таким образом, что в ее рамках оказывается невозможной интериоризация внешнего мотива (сдвиг мотива на цель, т.е. превращение деятельности в цель саму по себе), она оказывается «отчужденной» и «отчуждающей». В обратном случае речь может идти, и, что самое важное, идти осмысленно и предметно, о деятельности «неотчужденной». Я склонен считать, что деятельность, в которой предполагается осуществление сдвига мотива на цель, и, тем более, та, в которой он стал реальностью, может быть каким-то образом связана с психической стимуляцией, предположительно возникающей у индивида от ощущения и участия в этой деятельность. Такая гипотеза, привязывающая разговор к «посюсторонним» основаниям, может быть отнесена в разряд допускающих проверку, что, по моему мнению, является доводом в ее пользу.

Оценка действий в качестве рациональных или иррациональных зависит от телеологически ангажированной семантико-аксиологической сети, в рамках которой они осуществляются.

Начиная, наверное, с Макса Вебера, феномен рациональности окончательно получает статус комплексного феномена в том смысле, что говорить в контексте социальной науки о некой рациональности «вообще» непродуктивно. Лучшим решение будет, по мнению Вебера, а также его сторонников и комментаторов, рассуждать о типах рациональности, значительно отличающихся друг от друга и структурно, и функционально и определяемых, в свою очередь, тремя из четырех типов действий: традиционным, ценностно-рациональным и целерациональным действиями. В рамках разговора о рациональности, наибольший интерес представляют последние два (учитывая, что традиционный тип включается с приведенную схему далеко не на полных правах), а точнее возникающие на их основе типы рациональности: ценностно-ориентированная рациональность и целерациональность соответственно.

Актуальная динамика труда. «Неотчужденный труд»

Хронотоп, сопутствующий деятельности, производной от второго, сохранившего «ремесленное наследие» маркерного типа, т.е. демонстрирующей сравнительно-высокий уровень богатства внутреннего содержания, обладает следующими характеристиками: a) читаемая, но, в то же время, «динамичная» граница между рабочим и свободным временем; b) «динамичная» граница между рабочим и свободным пространствами, обуславливающая возможность в той или иной степени полной трансформации одного в другое (например, дом-мастерская); c) наличие, наряду с внешним, внутреннего источника регламентации «временных» и «пространственных» требований в рамках рабочего процесса в лице самого работника.

Заметно отличающуюся пространственно-временную организацию предполагает деятельность, которую следует отнести к третьему маркерному типу. Сущностные характеристики ее хронотопа таковы: a) отсутствие фактической (не юридической) границы между рабочим и свободным временем -темпоральная гомогенизация; b) отсутствие границы, строго разделяющей пространство работы и пространство досуга - пространственная гомогенизация; c) приоритет внутреннего источника «временных» и «пространственных» требований в рамках уже почти единого деятельностного процесса со стороны самого участника.

Однако пойетически-ориентированное пространство-время само по себе не является достаточным условием для осуществления деятельности третьего вида. В его рамках вполне может реализовываться и отчужденная, имеющая исключительно внешний мотив деятельность, приводящее к вырождению «творчества» в имитацию «творчества», схожую со своим истинным аналогом лишь во внешнем облике (близкая по смыслу аналогия - карго-культ).

Тем не менее, некие, пусть и имеющие вероятностный характер, выводы о том, какой вид деятельности является преобладающим в жизни индивида (отчужденный, частично-отчужденный или неотчужденный труд, учитывая всю «ограниченность» данной схемы), можно сделать исходя из анализа пространственно-временных характеристик его труда и досуга. И наоборот – характер деятельности позволяет заключить о обрамляющем ее хронотопе (такое движение логики, по моему мнению, будет более корректным).

В условиях хронотопа конвейера (фиксированные рабочая позиция и время на выполнение операции, монотонный ритм etc.) вряд ли имеются основания говорить о творческом характере деятельности индивида. Если же речь идет, например, о пространстве-времени ремесленной мастерской современного типа, ситуация выглядит иначе хотя бы в виду ощутимо большей степени свободы занятого в ней индивида. Хронотоп офиса нового типа или современного научного центра будет являться еще более «свободным» и перспективным в плане творческого потенциала. Аналогичная логика действует касательно пространства-времени досуга. Иными словами, характер деятельности индивида, а точнее степень богатства ее содержания, дает возможность заключить о неких общих чертах того, что он выберет в качестве досуга. Справедливо и обратное – досуговое поведение может косвенно свидетельствовать о преобладающем виде деятельности, что доказывают результаты, полученные в ряде социологических исследований [См.: Parker, 37-39].

Деятельностная интерпретации указанного феномена является эвристически выгодной и обладает диагностическим потенциалом, а семантическая сборка понятия «неотчужденный труд», осуществленная на ее основе, отвечает требованиям логической состоятельности.

Суть предлагаемой интерпретации заключается в следующем. Уникальной чертой рассматриваемого фенмоена полагается т.н. сдвиг мотива на цель или, что то же самое, интериоризация мотива – превращение внешней мотивации во внутреннюю, - что становится возможным лишь при условии высокого уровня богатства внутреннего содержания деятельности. Исходя из этого, примитивные, десемантизированные и, следовательно, отчуждающие деятельности, в которых «рабочее поведение» индивида сводится к выполнению простейших операций, в подавляющем большинстве случаев «обречены» на внешнюю мотивацию. Таким образом, отчужденный труд – это всегда труд, имеющий внешнюю мотивацию. Когда же речь идет о неотчужденном труде, под ним следует понимать продуктивную деятельность, имеющую цель в самой себе: мотив и цель в данном случае совпадают.

Эвристическая выгодность данной интерпретации и осуществлённой на ее основе семантической сборки выражается в возможности сохранения натурального дискурса и привлечении минимума допущений, не имеющих прямой и ясно читаемой связи с используемым концептуальным аппаратом. Ключевые элементы интерпретационной схемы, а также выводы, сделанные на их основе, являются открытыми для теоретической и эмпирической проверок.

Диагностические возможности могут быть развернуты несколькими способами. Речь может идти о прямой и косвенной диагностике. К первой относятся: a) анализ специфики переходов на уровне действий и операций, определение вектора и прогнозируемой частоты этих переходов (и, в этом смысле, частоты появления новых задач), предполагающихся для избранной деятельности, что позволит адекватно оценить уровень богатства внутреннего содержания деятельности; b) определение истинного типа мотивации индивида через соотнесение поведенческих стратегий, используемых индивидом в процессе его актуальной деятельности, с декларируемым им мотивом (с помощью логики и элементов теории игр). Ко второй: a) анализ хронотопа деятельности индивида; b) анализ хронотопа его досуга.

Семантическая сборка понятия «неотчужденный труд» включает в себя следующие ключевые элементы: a) подлинная интериоризация мотива как генеральный смысл; b) высокий уровень богатства содержательной стороны деятельности, благодаря которому сдвиг мотива на цель становится возможным; c) «свободный» тип хронотопа, в рамках которого деятельность находит полноценную реализацию. Исходя из этого, дефиниция понятия может выглядеть следующим образом: неотчужденный труд (в его процессуальном аспекте) – это целесообразная деятельности индивида, имеющая результатом своего осуществления материальный и/или нематериальный продукт, при атрибутивном условии совпадения ее мотива с ее же целью. При этом отождествление «творческого труда» и «неотчужденного труда» оказывается, в конечном счете, неправомерным, поскольку генеральным смыслом здесь является именно интеориоризация мотива, в своей «позитивной» форме возможная и вне полноценного творческого процесса.

ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЫТИЯ

Э.М. Спирова

ТРУД КАК ФЕНОМЕН КУЛЬТУРЫ 6

Аннотация. Труд не является сам по себе безусловной гранью человеческого бытия. Он имеет этот статус только в том случае, когда можно говорить о сохранении человеческой природы, об уникальности человека как особого рода сущего. В протестантской эпохе не просто утверждается достоинство труда и подчёркивается низость праздности. Труд рассматривается как судьба, как призвание человека, как его предназначение. Признаётся богоугодность трудового призвания. В православии, как и в протестантизме, значительное место занимало уважение к труду. Оно благословляло стремление человека сделать этот мир более благоустроенным, соотнесённым и с мирскими потребностями человека. Вместе с тем православие настаивало на великодушии, укреплении достоинства человека. Труд - неизменный спутник человеческого бытия. Однако его роль в разных обществах оказывается особой, зависимой от аксиологического измерения конкретной культуры. Сама человеческая активность имеет много уровней, соответственно различен и характер труда, его сложность, его специфика. В любом случае жизнь без труда оказывается пустым, ни к чему не обязывающим существованием. Ключевые слова: труд, культура, протестантский этос, капитализм, успех, западная культура, ростовщичество, православие, русская культура, нестяжательство.

Labor as a cultural phenomenon

Review. Labor is not in itself an unconditional side of human life. It has this status only in that case when it is possible to tell about preservation of human nature, about uniqueness of the person as special type of real. In a Protestant era the advantage of labor is not just approved and meanness of idleness is emphasized. Labor is considered as destiny, as calling of the person, as his mission. The godly of labor calling admits. In Orthodoxy, as well as in Protestantism, the important place was taken by respect for labor. It blessed the aspiration of the person to make this world more well-planned, correlated with temporal needs of the person. At the same time Orthodoxy insisted on generosity, strengthening of dignity of the person. Labor is an invariable satellite of human life. However its role in different societies appears concrete culture, special, dependent on axiolog-ical measurement. Human activity has many levels, also the nature of work, its complexity, its specifics is respectively various. Anyway life without effort appears empty, noncommittal existence.

Keywords: labor, culture, Protestant, capitalism, success, western culture, usury, Orthodoxy, Russian culture, not money-making.

Протестантский этос

Путь к успеху в сознании предпринимателей прошлого ассоциировался с порядком ценностей, в соответствие с которым индивид должен был привести своё реальное, собственное поведение. После работ М. Вебера в философской и экономической литературе стало общим местом ссылаться на проте-

6 Исследование выполнено при поддержке РГНФ (проект № 14-03-00350а «Культура как кризис - неудача или возможность?»).

стантский этос как на неукоснительное условие капитализма, его закономерного появления на исторической сцене. Почему именно в Европе в конкретный период её истории сформировался капитализм? Оттого, что появилась частная собственность? Ничуть не бывало: она существовала и прежде. Сложился, наконец, рынок? Да это вообще древнейшее достояние человечества. Может быть, более широкое распространение банков, чем в современной России? Нет, нечто подобное существовало в Вавилоне, Элладе, Китае и Риме. Изучая многочисленные хозяйственные источники, М. Вебер пришёл к выводу, что капитализм мог возникнуть в древности - в Китае, Индии, Вавилоне, Египте, в средиземноморских государствах далёкого прошлого, средних веков и Нового времени. Однако этого не случилось.

Фактически для рождения капитализма недоставало только одного компонента - особой психологической настроенности людей к специфическим этическим правилам. Они-то как раз и родились вместе с протестантизмом. Нравственные предпочтения людей той поры, их жизненные установки и получили название «протестантский этос». У людей появились святыни, которые определяли их повседневное поведение. М. Вебер так и ставил вопрос: какое сцепление обстоятельств привело к тому, что именно на Западе, и только здесь, возникли такие явления культуры, которые развивались - в направлении, получившем универсальное значение?

Мир хозяйства традиционно считался лишённым поэзии, мёртвым, косным, ограничивающим высокие движения души. Гений противостоял ремесленнику, поэт - торговцу. Капитализм потому и достиг всемирного успеха, что привнёс поэзию в область самого хозяйства. Тот образ мысли, который впоследствии нашёл выражение во многих политических и хозяйственных программах и встретил сочувствие народа, в древности и в средние века презирался как недостойное проявление грязной скаредности. Как отмечал М. Вебер, подобное отношение и в начале XX в. было свойственно всем тем социальным группам, которые были наименее связаны со специфическим капиталистическим хозяйством того времени или наименее приспособились к нему.

Этот мощный пафос серьёзной пуританской (аскетической) обращённости к миру, это отношение к мирской деятельности как к долгу был бы немыслим в средние века. Теперь в наши дни нам понятен огромный духовный подвиг протестантизма, который разрушил древние заветы. Проникая в глубины библейской мудрости, толкователи новой религии произнесли нечто, нашедшее отклик в сердцах людей. Бог вовсе не назначает тебе жизненную судьбу. Напротив, он ждёт от тебя подвижничества, упорства. Всевышний определяет только своё земное предназначение - труд. Птица удачи в твоих руках. Преобразуй землю. Хочешь богатства - обрети его. Оплошал, Бог, разумеется, простит, но вовсе не оценит как благое деяние. Протестантизм открыл новую эру в истории Европы, а, возможно, и всего мира. Он благословил жизненное процветание на основе земной жизни.

Протестантский этос зафиксировал огромные изменения в психике человека. В религиозных доктринах родилась новая концепция свободы. Люди не хотели больше повиноваться. Впервые в европейской истории стремление быть свободным стало восприниматься как благо для человека. Свобода оценивалась как святыня. Само собой понятно, что без идеи самостоятельного автономного индивида капитализм вряд ли возник бы.

Протестантская этика позволила людям осознать ценность всякого накопления, которое служит подножием любому бизнесу. Она воспитала трудолюбие, которое, конечно, проявлялось и в других культурах. Однако именно в Европе трудовая этика соединилась с аскетизмом. Подвижничество является средством воплощения тех заветных идеалов христианства, к которым должны стремиться все верующие люди. Подвижничество есть не что иное, как выражение самого существа Христова учения. Обычно с именем аскета связывают понятие о монахе-отшельнике, который живёт строгой нравственной жизнью, а аскетизм понимается как упражнение в умерщвлении плоти. Но это вульгарно-стилизованное представление о данном феномене.

В русской культуре аскетизм утвердился задолго до протестантского этоса. Он явился средством христианского освящения, для которого необходимо всякое внутреннее усилие, забота, попечение. Он был призван дать человеку возможность услышать голос совести и прояснить Божий образ. Утверждая аскетическое начало в нравственности, христианский философ прошлого века Владимир Соловьёв писал: «Нравственные требования подчинения плоти духу встречаются с обратным фактическим стремлением плоти подчинить себе дух, вследствие чего аскетический принцип двоится: требуется, во-первых, оградить духовную жизнь от захватов плотского начала и, во-вторых, покорить область плоти, сделать животную жизнь лишь потенцией или материей духа. Самосохранение духа есть прежде всего

сохранение его самообладания. Это есть главное во всякой истинной аскезе, поэтому преобладание духа над плотью необходимо для нравственного достоинства человека» . Среди ценностных ориентиров православия - нестяжательство. Исполнение обета нестяжательности ведёт монаха к достижению полного бескорыстия, благодаря которому человек бесстрастно смотрит на земные блага. Богатство открывает широкий путь ко всем чувственным удовольствиям. Поэтому монах в полном смысле слова должен быть свободным от всего, что располагало бы его дух к каким-либо корыстолюбивым мечтаниям. Священное Писание свидетельствует: «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6, 21). Понятия «спасение» и «духовная жизнь» оказываются предельно значимыми для православного человека. Аскетические начала вытекают из самой сущности православия.

Экономическое соперничество между предпринимателями в России не было столь жёстким и беспощадным, как в протестантизме. Православие прочно укоренено в идеалах добра, милосердия, человеческой душевности. Среднестатистический англичанин, чьи, казалось бы недавние, предки казнили голодных детей за украденные булки, вряд ли мог понять, почему сердобольные русские крестьяне подчевали чем Бог послал по арестантским трактам закоренелых преступников. Каторжникам несли еду, а за убийц молились. Не понять европейцу, отчего на Руси издревле почитались юродивые.

Протестантский этос создал целые поколения бережливых, добродетельных, предприимчивых людей. Однако причём тут честное слово русских купцов? Ведь протестантизм и православие - разные ветви христианства. Может быть, следует поискать иные истоки праведности русских предпринимателей? Но ведь капитализм, согласно Веберу, базируется на протестантском этосе. Современные дискуссии, связанные с мировым финансовым кризисом наглядно показали, что капитализм может появиться в странах, где ничего не знали о протестантском этосе. В качестве примера можно провести Китай. Однако означает ли это, что новые формы хозяйствования могут сложиться и без моральных установлений? Нет, не означает, поскольку стимулом продвижения к капитализму в Китае послужило конфуцианство, основанное на сходных принципах человеческого общежития.

В православии, как и в протестантизме, значительное место занимало уважение к труду. Оно благословляло стремление человека сделать этот мир более благоустроенным, соотнесённым и с мирскими потребностями человека. Вместе с тем православие настаивало на великодушии, укреплении достоинства человека. Стремление к своим материальным правам в ущерб другим считалось всё-таки постыдным. Об этих первоосновах православия обстоятельно писал В. С. Соловьёв. «Бескорыстие, - утверждал он, - есть свобода духа от привязанности к особого рода материальным благам, именно к имущественным. Ясно, значит, что это есть особое выражение того же чувства человеческого достоинства; соответственно чему и противоположные этой добродетели пороки: скупость и корыстолюбие - сознаются как постыдные» .

Добродетельно-щедрым человеком считается в православии тот, кто из справедливости или человеколюбия делится своим имуществом с другими. Но при этом такой человек может быть даже до скупости привязан к тому имуществу, которое он раздаёт. В таком случае его нельзя, строго говоря, назвать бескорыстным. Можно только сказать, что в нём альтруистическая добродетель щедрости побеждает порок корыстолюбия.

Православие несовместимо со многими традициями современного буржуазного мира. Возьмём, к примеру, такую деталь капиталистической повседневности, как брачный договор. В современной России он постепенно становится привычным. Однако многие православные люди не могут по своей душевной устроенности принять такое жизненное установление. Допустимо ли в момент венчания само помышление о том, что брак этот распадётся, что клятва перед Богом о совместном жизни будет нарушена, что нажитое имущество станет предметом раздела? Недопустимо, потому что оно противоречит самому зароку, крестному целованию.

Теперь правомерно задаться вопросом, который, разумеется, не ставился М. Вебером. Какая же ветвь христианского самосознания оказалась более успешной для развития капитализма? Отчего огромные усилия политиков и массы людей, направленные на развитие капитализма в России не принесли ожидаемых результатов? Не проиграло ли православие историческое соревнование между ним и протестантизмом в действенном продвижении к типу современной цивилизации? Почему в нашей стране, несмотря на духовные традиции, капитализм оказался неокультуренным, а, напротив, диким, грабительским, беспощадным? Каким образом нерушимое купеческое слово заместилось нагловатым, жадным прищуром вороватых дельцов?

В условиях нынешнего кризиса наиболее прозорливые эксперты пишут о насущной потребности цивилизовать капитализм, вернуть ему утраченное ценностное измерение. И в этом контексте честное купеческое слово оказывается не забавной и эксцентричной приметой купеческого быта, достойном остаться в истории музейной реликвией. Бессознательно, чисто интуитивно оно становится всё более и более актуально востребованы.

Величие и нищета протестантского этоса

Труд - целесообразная деятельность человека при помощи орудий, направленная на изменение и приспособление предметов природы для своих потребностей.

Если сопоставить эти ценностные ориентации с отношением к труду в протестантской этике, то между ними можно увидеть существенное различие. В протестантской эпохе не просто утверждается достоинство труда и подчёркивается низость праздности. Труд рассматривается как судьба, как призвание человека, как его предназначение. Признаётся богоугодность трудового призвания. Высшее существо, как выясняется, вовсе не против деловой сметки, не против богатства. Более того, как учил М. Лютер, если человек получает прибыль небольшую при том, что имел возможность увеличить доход, то это означает, что он совершил грех перед Богом.

Протестантская этика освятила труд. Более того, она открыла в нём неисчерпаемую поэзию. Мир хозяйства традиционно считался мёртвым, косным. Предполагалось; что сфера экономики с её заботами о насущном ограничивает и стирает вдохновение души. В предшествующей культуре гений выглядел противостоянием ремесленника, поэт - торговца, рыцарь - ростовщика. В эпоху Реформации возвышенность духа укоренилась в области самого хозяйства. Всякий труд, сопряжённый с преобразованием жизни, признавался поэтичным.

Одновременно была осуждена праздность. В ряде стран приняли законы против бродяг. Хозяйственная профессия оценивалась как ответ на призыв Бога. Следовательно, готовность перестраивать, украшать жизнь воспринималась как моральный долг. Этим же диктовалось желание совершенствовать своё мастерство, свой хозяйственный навык. Однако понимание труда как ценности ещё не выражало целиком внутренний мир человека эпохи Реформации.

Труд был соотнесён с аскетизмом, с высокой целью земного существования. Иначе говоря, вовсе не предполагалось, что полученная прибыль должна немедленно обслужить гедонистические потребности человека. Напротив, смысл труда усматривался в том, чтобы произвести некое накопление, преодолев искушение всяческих удовольствий.

Если католицизм считал заботу о нищих святым и добрым поступком, то протестантизм счел это предрассудком и отверг его. Милосердие понималось как готовность помочь обездоленному освоить профессию и позволить ему продуктивно работать.

Одной из высших добродетелей считалась бережливость. Но речь шла вовсе не о накоплении, как таковом. Полученную прибыль человек новой эпохи пускал в расход. Приращение не оседало мёртвым грузом. Напротив, оно требовало от агента хозяйственной жизни ещё большего напряжения. Важно было выйти за пределы повседневного наличного опыта и отыскать сферу малоизвестного, область риска. Эпоха Реформации открыла запредельность там, где она менее всего предполагалась, - в экономическом укладе, в мире хозяйства. Прибыль, следовательно, всегда больше того, что она приносит владельцу. Приращение богатства есть выход за пределы насущного, нужного, потребляемого, это чистый прирост бытия. Она символизирует прыжок в неизвестность. Это стихия творчества.

«Прежние системы хозяйства были построены на потреблении того, что производилось, на некоем балансе вложения и отдачи. Подход к хозяйству был утилитарный, рабовладелец получал от рабов, а феодал - от своих крестьян и вассалов всё, что ему нужно было для роскошной жизни. Капитализм стал производить для расширения самого производства. Баланс уступил место авансу: капитализм - это искусство вложения средств, гениальная растрата. Раньше практические люди были заняты в основном извлечением средств себе на пользу и удовольствие, а капитализм стал их влагать, разбрасывать, тратить, как в бурной любовной игре» . Не случайно, по мнению некоторых исследователей, ускоренное развитие капитализма в Европе совпало с эпохой романтизма. Романтизм, стало быть, вовсе не против капитализма, не против духа чистогана.

У капитализма и романтизма общая метафизическая установка: устремлённость в бесконечность. По мнению М. Эпштейна, все античные, «наивные» формы хозяйствования, с их установкой на конечный, потребляемый продукт, были отброшены капитализмом, так же как романтизм устранил все наивные формы классицизма в поэзии с их установкой на наглядный, воплощённый, созерцаемый идеал. Идеал оказался отброшенным в будущее, в прошлое, в невозможное, в никуда. Поэзии стала томлением по недосягаемому идеалу и насмешкой, иронией над всеми конечными формами его воплощения.

Таким образом, протестантская этика не просто опоэтизировала труд. Она придала ему новое, неведомое измерение, позволяющее переосмыслить человеческую природу, обрести новые грани безмерного бытия. Можно сказать, в эпоху Реформации стал вырабатываться человек - носитель другого характера, нежели в предшествующие эпохи. Он видел своё предназначение в свободе, в дерзновении.

Здесь пролегает глубинное отличие собственно предпринимательского труда от труда машинного, который идеализировался в более поздней философии. Пролетарий или разнорабочий тоже относится к труду как к благу. Однако это занятие выглядит поэтически окрашенным только в сочинениях идеологов марксизма. На самом деле рутинный механический труд не открывает в человеке ни особого достоинства, ни величия, ни творческих граней.

Предпринимательство же провоцирует в человеке новые, малоизвестные стороны его натуры. Деловой расчёт немыслим без напряжения риска, конкретная выгода - без страха перед банкротством. Понимание труда как божественного призвания - это приглашение к иному существованию, к бесконечной игре возможностей. Человек отыскивает в наличном мире не себя самого, а иного, некий собственный идеал, именно то, кем он может стать, если доверится зову трансцендентального. В человеке просыпается множество Я, которые он стремится воплотить в дерзновенном замысле.

Когда М. Вебер поставил вопрос: какое сцепление обстоятельств привело к тому, что именно на Западе, и только здесь, возникли определённые явления культуры, которые приобрели затем универсальное значение, он имел в виду прежде всего новые ценностные ориентации. Капиталистические авантюристы существовали во всём мире. Однако именно в Европе эпохи Реформации сложился новый комплекс жизненных ориентации. Экономический рационализм, по мнению М. Вебера, зависит и от предрасположенности людей к определённым видам практически-рационального жизненного поведения.

Протестантская этика регламентировала образ жизни человека едва ли не во всём. Её предписания касались не только производственной, но и социальной практики. Она требовала качества труда и дисциплины. Эта этика осуждала также пьянство и разврат, призывала крепить семью, приобщать детей к труду и обучать религиозной вере, умению читать и понимать Библию. Вебер писал о протестантском этосе, но он его не идеализировал. Не стоит, видимо, отождествлять взгляды немецкого философа и принципы протестантизма. Вебер писал, что Реформация положила начало становлению капитализма. Таким образом, капитализм можно считать продуктом Реформации. В результате возник буржуазный предприниматель, который не преступал границ формальной корректности, считался нравственно безупречным, а то, как подобный предприниматель распоряжался своим богатством, не вызывало порицания; он мог и даже обязан был соблюдать свои деловые интересы.

Но Вебер не идеализировал капитализм, его истоки и судьбу. Он показал, во-первых, что протестантские заповеди не безупречны. Согласно этому кодексу нравов, человек, который мог обмануть партнёра ради прибыли, но не сделал этого, не вполне адекватен. Ради труда, ради преображения и благоустройства земли можно и обмануть, лишь бы не угасла предпринимательская жилка. Вебер также отмечал, что по мере становления капитализма, произошло отречение от христианских ценностей. Именно поэтому стремление к наживе утратило религиозно-этическую оценку. Жажда денег, богатства на высшей стадии развития капитализма приобрела характер безудержной страсти, подчас близкой к спортивной. Не случайно Вебер предумышленно вывел за скобки своей протестантской теории происхождения капитализма ростовщиков, военных поставщиков, откупщиков должностей и налогов, крупных торговых предпринимателей и финансовых магнатов.

К концу прошлого века методы спекуляции были доведены до изощрённости и совершенства. Даже процесс выплаты долгов был возведён в некую нравственную норму, чуть ли не инициированную Богом. Вероятно, через это представление складывалась сакрализация капитализма и демократии, поскольку сам Бог на их стороне. Именно такое толкование получила работа «Протестантская этика и дух капитализма» спустя чуть не век после её появления. Ростовщичество стало поэтизироваться. Банки, оказавшиеся кровеносной системой экономики, превратились в учреждения, заслуживающие боготворения.

Однако христианская доктрина всегда презирала ростовщиков. Осуждалось само взимание процентов за предоставляемый кредит.

У Пушкина Альбер в «Скупом рыцаре» считает, что, беря деньги взаймы, можно просто дать рыцарское слово, но не заклад: «.. .его червонцы будут пахнуть ядом». А брать проценты всё равно что торговать смертельным зельем. Речь, разумеется, идёт не о том, чтобы проценты были небольшими, справедливыми. Давать деньги ради прибыли - это христианский грех. Ведь тот, кто обратился с просьбой, испытывает временную нужду. А кредитор пользуется временными затруднениями, спекулирует на человеческих страданиях. Скупой рыцарь у Пушкина равнодушен к слезам вдовы, которая стоит под дождём и воет, прося об отсрочке. Он принимает дуплон, который, судя по всему, получен от разбойника. Вина ростовщика с нравственных позиций нередко была предметом обсуждения. Лишить кредитора имущества, а иногда и жизни казалось справедливым.

Не только христианство осуждало кредиторов. Буддисты полагали, что человек, живущий на чужие доходы с займа, никогда не достигнет нирваны. Мусульмане также презрительно относились к ростовщикам, которые часто рисковали своей жизнью и подвергались опасности. Иудейская Тора запрещает своим единоверцам ссужать под проценты. Более того, финансисты никогда не имели высокого социального статуса. Ни во времена христианства, ни в период капитализма их никто не принимал за достойных граждан в отличие от бюргеров, торговцев и капиталистов. Все были убеждены в том, что ростовщики получают деньги ни за что, они поэтому безнравственны. На них лежит ответственность за инфляцию, причём не только в сфере денег. Вот почему они жили на грани закона. Конечно, писатели отразили и столь редкие факты, когда финансист оказывается востребованным. Он купался в лучах славы и власти. Но надолго ли?

Когда надобность в них исчезала, ростовщики снова опускались в социальные низы. В 1893 г. Эмиль Золя написал свой роман «Деньги», в котором он рассказал о методах работы финансовых рынков, заодно описал и атмосферу всеобщего морального осуждения со стороны общества по отношению к банкирам. Главный герой романа - банкир-учредитель мсье Саккар, специализирующийся на спекуляциях акциями якобы быстро развивающихся компаний, в данном случае ближневосточных. Благодаря лёгкости, с которой он делает деньги, он становится звездой финансового мира. В его уста Золя вкладывает следующие слова: «Стоит ли отдавать тридцать лет жизни, чтобы заработать какой-то жалкий миллион, когда его можно положить в карман за один час, посредством простой биржевой операции. Самое худшее в этой горячке то, что перестаёшь ценить законную прибыль, а в конце концов даже теряешь точное представление о деньгах».

Саккар неизбежно терпит крушение, но вскоре он начинает всё снова. Люди, подобные банкиру, описанному Золя, были зачастую очень богатыми, но с ними мало кто желал общаться, о них мало знали. Они были спекулянтами, маргиналами, ничего не производившими, но они всегда находились в движении. Наши современные банкиры-инвесторы - те, кого мы почитаем столпами общества и оплотами капитализма, являются преемниками мсье Саккара.

Мировой кризис разразился именно в результате неоправданного расширения зоны ростовщичества. Характерно, что главам ведущих государств на сегодняшний день так и не удалось договориться об усилении контроля над спекулятивными инструментами. Ни институтов такого контроля, ни оценки самого ростовщичества, во многом повинного в кризисе, ни реальных шагов в обуздании аппетитов финансистов. Теперь, видимо, важно обсудить вопрос о будущем морали. Точнее, в специальной экономической и этической литературе обозначилось две тенденции. Одни авторы полагают, что спасение капитализма в том, чтобы вернуться к протестантскому этому. Они пишут о подвиге Лютера, который сумел воскресить основы христианской морали. Сейчас такая работа, по их мнению, предстоит и нынешним ревнителям нравственности. Спасение от мирового кризиса многие усматривают в том, чтобы очистить мировую экономику от интриг ростовщичества, возродить достоинство труда, честности, доверия, без которых мировое сообщество не выползет из кризиса. Но, может быть, важен поиск иных нравственных ориентиров? Не исключено, что протестантский этос исчерпал себя за четыре с половиной столетия. Как и почему может возникнуть новый нравственный кодекс? Должен ли он быть отражением новой мировой практики?

В книге профессора Принстонского университета Джефри Стаута «Демократия и традиция» содержится огромный материал, связанный не только с политической мыслью, но, в частности, и с моралью. Читать интересно, но вот что вызывает чувство протеста. Автор отмечает очевидную истину:

представления о нравственности различны. Но рождение новых нравственных представлений он связывает только с конвенциональным подходом. Различия, мол, существуют. Нигилист отбрасывает идею о том, что нравственная истина возможна. Скептик оставляет мысль о том, что мы оправдываемся верой в какие бы то ни было нравственные истины. Радикальный релятивист отбрасывает идею о том, что мы можем оправданно применять моральные суждения к людям, поступкам и практикам за пределами нашей собственной культуры. Как быть? Дж. Стаут уповает на возможности межкультурного морального суждения. Кто бы спорил? В конечном счёте, автор игнорирует не только этику, но и огромный нравственный опыт человечества. Этика, оказывается, ни чем иным, как определённым соглашением между либералами и консерваторами, представителями разных культур. Но мы видели, во что превращается спор между прогрессистами и ретроградами хотя бы в нашем обществе.

Речь идёт о моральном релятивизме. Если каждая историческая, социальная сила имеет свои резоны, свои нравственные императивы, то как, к примеру, можно осуждать агрессивный аморализм новых хозяев российской жизни. Видимо, современной этической мысли не хватает конструктивности. Надо подвергнуть разоблачению этический релятивизм. Человечество буквально выстрадало нравственные нормы ценой страданий, опыта революций, этической рефлексии. Они незыблемы и универсальны. Поиск оснований этих моральных установлений - актуальная задача. Иначе будет царствовать морализаторство и лицемерие.

Но сохраняет ли себя протестантский этос в качестве духовного фундамента капитализма? В каждой культуре, которая прошла полный цикл развития, существует срез соответствующий протестантскому этосу, но по ходу истории этот срез жизни общества в разной степени был востребован. В ряде случаев, в частности в России, он был просто уничтожен или подавлен. И по делу: он противоречил высшей ценности российского государства - административной вертикали, которая во все времена подавляла даже слабые попытки, связанные с возникновением самостоятельных субъектов социокультурной практики.

Универсален ли протестантский этос? Ведь во многих культурах отвергается ценность труда, дисциплинированности, аскезы. Могла ли вертикаль власти уничтожить хозяйственный этос? Здесь, вероятно, дело не во власти, а в том, что социальная практика вызвала к жизни иные ценностные ориентации. Они-то и были востребованы многими людьми. Сегодня трудно убедить большинство в том, что без труда не вытащишь и рыбку из труда. Мысли об аскезе, которая поневоле связана с кризисом, раздражают людей. Они с упоением верят в то, что вот-вот всё наладится, кризис уйдёт так же внезапно, как обрушился. Нравственный урок, который вытекает из катастрофы, не извлечён, не усвоен... Кого же винить в моральной деградации общества?

Власть убеждена, что преступность наших дней выросла как на дрожжах не столько из наличного денежного оборота, сколько в результате малограмотной борьбы с ним. Мы ещё не до конца осознали тот масштаб, который характеризует влияние криминала на все стороны жизни современной России. Каковы сегодня отношения между государством и уголовным миром? Власть и криминал не всегда антиподы. Эксперты нередко называют их политическими соперниками. Ведь они реализуют собственное право на насилие, иногда прибегая к союзу уголовщины и государства, порой вступая в яростную борьбу. Как только власть начинает осуществлять своё стремление к монополии, криминал поднимает голову, становится агрессивным.

Вспомним, как в 90-х гг. XX в. началась криминализация в обществе, потому что ввели усиленный контроль за наличными расчётами. Ведь введение наличных расчётов оказалось радикальным, неожиданным для нашей страны. Поэтому стала складываться и организованная преступность. А сегодня? Снабжение экономики наличными средствами оказалось целой индустрией. Её обороты можно сравнить с выгодами от продажи нефти и газа. Эта сфера даёт миллиардные доходы криминальному миру. Он может вообще сосредоточить свои усилия именно здесь, и больше ему ничего не потребуется. Государство позволило криминалу получить могучий источник обогащения. А теперь без этой сферы преступного сообщества в экономике может наступить коллапс. Вот она социальная логика. Наивно думать, будто государство противостоит криминалу по определению. Точки такого противостояния и союза различны и многообразны. Сращивание государственных структур и власти - сюжет бродячий. Но как может нравственное сознание примириться с тем, что вокруг всё преступно, кругом все друг друга «крышуют»? Говорить о добродетели в этих условиях, всё равно, что премудрому пескарю задавать благородные вопросы щуке.

Тема социальной справедливости становится всё более актуальной. Но власть не всегда бывает плохой. К примеру, в VI в. н. э. граждане Афин тоже оказались в зоне кризиса. Многое из того времени похоже на то, что мы переживаем сегодня. В Афинах увеличивалась пропасть между бедными и богатыми, экономическая нестабильность грозила революцией. И что важно: греки также пребывали в состоянии глубинной депрессии. Находясь в состоянии полной безнадёжности, они позвали Солона, дав ему почти не урезанные полномочия. Что сделал Солон? Прежде всего, он первым же законом отменил долги. Таким образом, земля снова оказалась в руках крестьян. Граждане были освобождены от рабства. «Стряхивание бремени» (сложилось такое словосочетание) предполагало уничтожение долговых обязательств. Так Солон восстановил общественный баланс в обществе, возвёл в значимую норму справедливость. Затем он разработал кодекс справедливых законов и заложил основы демократической конституции. Результаты не замедлили сказаться. Выросло благосостояние общества. Стали процветать философия, театр, скульптура и архитектура.

Вот что пишет по этому поводу знаменитый канадский учёный и писатель Джон Ролстон Сол в книге «Ублюдки Вольтера. Диктатура разума на Западе»: «Наше современное отношение к задолженности подтверждает, что мы перешли на новую ступень. Теперь социальная этика подчиняется эффективному функционированию системы. На этой стадии социальный контракт подчинён финансовому контракту. Этика настолько исказилась, что она стала использоваться в качестве мерила эффективности функционирования систем и для негативной нравственной оценки должников. В результате мы разучились пользоваться весами здравого смысла в оценке бедности и страданий, которые возникают из-за долгов, с одной стороны, и сравнительно слабыми негативными последствиями неплатежей на финансовую систему - с другой» .

Нынешний российский капитализм держится на основах, которые не сулят ни ему, ни всему обществу ничего хорошего. Нынешний капитализм и аморален, и не производителен. Его лидеры не скрывают: им по душе только такой бизнес, когда они ничем не рискуют, не связаны никакими обязательствами, никакими законами и приличиями. Им стоило бы понимать, что никакой дом на таких основах не устоит. Современный кризис продолжает свою разрушительную работу. Он вместе с тем обнаруживает серьёзные психологические проблемы, без решения которых невозможно оздоровление мировой экономики.

В ХХ в. осмысление труда как грани человеческого бытия продолжается как в рамках неомарксистской философии, так и в экзистенциализме и постмодернизме. Концепция неомарксистов в трактовке труда сводилась к тому, что недопустимо рассматривать труд только как возможность обладания результатами труда, присвоением себе этих результатов. Так, Э. Фромм отмечает, что в «Экономическо-фило-софских рукописях» 1844 г. К. Маркс пишет: «Частная собственность сделала нас глупыми и односторонними, что какой-нибудь предмет является нашим лишь тогда, когда мы им обладаем, т. е. когда он существует для нас как капитал или когда мы им непосредственно владеем, едим его, пьём, носим на своём теле, живём в нём и т. д., - одним словом, когда мы его потребляем. Поэтому на место всех физических и духовных сил стало простое отчуждение этих чувств - чувство обладания» .

Э. Фромм подчёркивает: представление о том, что труд служит лишь средством существования, способом добывания личного достояния, отвергается К. Марксом. Мы сегодня часто задаёмся вопросом: что такое быть человеком? По Марксу, труд обогащает человеческое бытие, раскрывает его горизонты. Сам по себе он не является универсальным благом. Напротив, отчуждение труда может привести к обесцениванию человеческого бытия. «Чем ничтожнее твоё бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, - писал Маркс, - тем больше твоё имущество, тем больше твоя отчуждённая жизнь. Всю ту долю жизни и человечности, которую отнимает у тебя политэконом, он возмещает тебе в виде денег и богатства.» .

Так, в социальной философии возникает тема борьбы между трудом и капиталом. Последователь Маркса Эрих Фромм оценивает это противостояние как противоборство между людьми и капиталом, бытием и обладанием [см.: 8]. Он в своих сочинениях показывает, что труд как грань человеческого бытия и работа, призванная обеспечить жизнь человека, отличаются друг от друга. С этих позиций Фромм критикует рыночный социальный характер. Носитель этой психологической типажности относится к собственному «Я» как к товару, имеющему не потребительскую, а прежде всего меновую стоимость. Предлагая себя на профессиональном и общественном рынке, он рассчитывает не на свои дарования или специальную подготовку.

Фромм обращает внимание на тот факт, что уже в XVI в. в европейской культуре труд начинается трактоваться как в земном, так и в трансцендентном смысле. Праздность, как учил М. Лютер, - не только уклонение от жизненных задач, но и тяжёлый грех перед Богом. Характерно, что трансцендентный смысл проступает в эту эпоху в земной жизни. Возвышенность духа проникает в сферу хозяйственной практики. Труд поэтизируется. Он оценивается уже не только как добывание пропитания и обустройство жизни. Труд провозглашается выражением предназначения человека, духовным общением с Богом. Протестанты утверждают, что человеческая природа вообще немыслима без труда. Человек гибнет, если рушатся основы трудовой деятельности. Но самое главное - обрывается связь с трансценденци-ей, со сферой божественного, которая благословляет человека на преобразование жизни.

В структуре рыночного характера, не знающего прочных эмоциональных связей, запрограммированы ненадёжность и расточительность. Они распространяются и на мир человеческих отношений - с друзьями, возлюблёнными, родственниками, - и на мир вещей. Цель рыночного характера - безотказное функционирование в заданных условиях - понуждает его откликаться на мир с поверхностной рассудочностью и наивным прагматизмом. Разум как способность к постижению подменяется в нём инструментальной смекалкой. Неслучайно мы имеем дело сегодня с идолослужением машине.

Стало быть, труд не является сам по себе безусловной гранью человеческого бытия. Он имеет этот статус только в том случае, когда можно говорить о сохранении человеческой природы, об уникальности человека как особого рода сущего. Эту сторону проблемы подчеркивали в XIX в. масоны. Они отмечали святость всякого труда, личного и общественного, подчёркивали значимость аксессуаров вольных каменщиков - молотка, лопаточки, чертёжной доски. Если лишить человека возможности трудиться, преобразится и сущность человека. Освобождение от труда как утомительной обязанности в технократических утопиях предполагает и расставание с человеком, каким он нам известен. Кибернавт не обладает человеческой природой и способы его бытия уже совершенно другие.

В минувшем столетии Карл Ясперс обратил внимание на всеобщую девальвацию труда. Эта деградация, показывал он, равнозначна утрате воли к деятельности. Но самобытие человека возможно лишь в напряжении труда. Однако современный человек мечтает о благосостоянии, которое даётся не раскрытием самобытия, а случайной удачей, лотерейным шансом. Массы отстаивают своё право на изобилие, но не задумываются над тем, что дорога к манне небесной требует напряжения. Распадение труда связано и с преображением функциональной производственной деятельности. В современных условиях индивид распадается на функции. Отдельный человек скорее выражает сознание нечеловеческого, а социального бытия. Разумеется, можно отказаться от концепции, согласно которой труд может считаться мерилом и способом философского постижения общества. Предстоит критически осмыслить тезис о том, что человеческую сущность можно свести к труду. «Когда человеку предоставляется возможность принять к исполнению ту или иную работу, проблема бытия человека и бытия в труде оказывается решающей строго говоря начинается лишь с "опредмечивания", а именно с "создания предметного мира" и что наоборот никакое вложение труда не может освободить живое существо от необходимости всё равно начать трудиться снова» .

Итак, труд является такой же гранью человеческого бытия, как любовь, господство, игра, смерть. Без них человеческое бытие невозможно. Труд - неизменный спутник человеческого бытия. Однако его роль в разных обществах оказывается особой, зависимой от аксиологического измерения конкретной культуры. В европейской истории труд прославляли, поэтизировали, но в той же степени и принижали, отрицая его значимость для человеческого существования.

Однако далеко не все европейские мыслители были озабочены этими темами. Труд же нередко рассматривался как фрагмент более общих рассуждений внутри неотложной проблемы, чаще всего экономической. Сама человеческая активность имеет много уровней, соответственно различен и характер труда, его сложность, его специфика. В любом случае жизнь без труда оказывается пустым, ни к чему не обязывающим существованием. Труд рождает цели, а цель в свою очередь обязывает к активным занятиям.

Список литературы

1. БодрийярЖ., Ясперс К. Призрак толпы. М.: Алгоритм, 2014. 304 с.

2. Гуревич П. С. Труд как одна из граней человеческого бытия // Философия и культура. 2014. № 7 (79). С.939-942.

3. Гуревич П.С., Спирова Э.М. Грани человеческого бытия. М.: ИФ РАН, 2016. 173 с.

4. Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М.: Госполитиздат, 1956. 689 с.

5. Сол Р. Ублюдки Вольтера. Диктатура разума на Западе. М.: АСТ: Астрель, 2007. 895 с.

6. Соловьёв В. С. Соч.: в 2 т. М.: Мысль, 1988. Т. 1. 892 с.

7. Стаут Дж. Демократия и традиция. М.: Территория будущего, Прогресс-Традиция, 2009. 464 с.

8. Фромм Э. Иметь или быть? М.: АСТ: Астрель, 2012. 315 с.

Труд — это деятельность, направленная на развитие человека и преобразование ресурсов природы в материальные, интеллектуальные и духовные блага. Такая деятельность может осуществляться либо по принуждению, либо по внутреннему побуждению, либо по тому и другому.

Социологические функции труда:

Социально-экономическая функция заключается в воздействии субъектов труда (работников) на объекты и элементы природной среды (ресурсы) с целью их преобразования в предметы удовлетворения потребностей членов общества, то есть в материальные блага и услуги.

Продуктивная функция заключается в удовлетворении потребности людей в творчестве и самовыражении. Благодаря этой функции труда создаются новые предметы и технологии.

Социально-структурирующая функция труда заключается в дифференциации и интегрировании усилий людей, участвующих в трудовом процессе. С одной стороны, закрепление за разными категориями участников трудового процесса различных функций ведет к дифференцированию и созданию специализированных видов труда. С другой стороны, обмен результатами трудовой деятельности ведет к установлению определенных связей между разными категориями участников трудового процесса. Таким образом, данная функция труда способствует созданию социально- экономческих связей между различными группами людей.

Социально-контролирующая функция труда обусловлена тем, что труд организовывает сложную систему социальных отношений, регулируемую посредством ценностей, норм поведения, стандартов, санкций и др., представляющих собой систему социального контроля трудовых отношений. К ней относятся трудовое законодательство, экономические и технические нормативы, уставы организаций, должностные инструкции, неформальные нормы, определенная организационная культура.

Социализирующая функция труда связана с тем, что трудовая деятельность расширяет и обогащает состав социальных ролей, образцов поведения, норм и ценностей работников, что позволяет людям чувствовать себя полноправными участниками общественной жизни. Данная функция дает людям возможность приобрести определенный статус, ощутить социальную принадлежность и идентичность.

Социально-развивающая функция труда проявляется в воздействии содержания труда на работников, коллективы и общество в целом. Этот связано с тем, что по мере развития и совершенствования средств труда происходит усложнение и обновление содержания труда. Данный процесс обусловлен творческой природой человека. Таким образом, происходит повышение требований к уровню знаний и квалификации сотрудников практически во всех отраслях современной экономики. Функция обучения работников является одной из приоритетных функций управления персоналом современной организации.

Социально-стратификационная функция труда является производной от социально-структурирующей и связана с тем, что результаты различных видов труда по- разному вознаграждаются и оцениваются обществом. Соответственно одни виды трудовой деятельности признаются более, а другие — менее важными и престижными. Таким образом, трудовая деятельность способствует формированию и поддержанию доминирующей системы ценностей в обществе и выполняет функцию ранжирования участников трудовой деятельности по рангам — ступеням стратификационной пирамиды и лестницы престижа.

Исходя из всего вышесказанного, можно сделать вывод о том, что трудовая деятельность обусловливает ряд взаимосвязанных социальных и экономических явлений и процессов в современном обществе. Изучение позволяет выявить наиболее эффективные пути управления организации.

Основные категории науки о труде

• сложность труда;
• профессиональная пригодность работника;
• степень самостоятельности работника.

Первый признак содержания труда — сложность . Понятно, что труд ученого сложнее, чем труд токаря, а директора магазина — труда кассира. Но для обоснования меры оплаты различных видов труда требуется их сравнение. Для соизмерения сложного и простого труда применяют понятие "редукция труда". Редукция труда — это процесс сведения сложного труда к простому для определения меры оплаты труда различной сложности. С развитием общества увеличивается доля сложного труда , что объясняется повышением уровня технической оснащенности предприятий и требований к образованию работников.

Отличия сложного труда от простого:

• выполнение работником таких функций умственного труда, как планирование, анализ, контроль и координация действий;
• концентрация активного мышления и целеустремленное сосредоточение работника;
• последовательность в принятии решений и действий;
• точность и адекватная реакция организма работника на внешние раздражители;
• быстрые, ловкие и разнообразные трудовые движения;
• ответственность за результаты труда.

Второй признак содержания труда — профессиональная пригодность . Ее влияние на результаты труда обусловлены способностями человека, формированием и развитием его генетических задатков, удачными выбором профессии, условиями развития и отбора кадров. Существенную роль в профессиональном отборе играют специальные методы определения профессиональной пригодности.

Третий признак содержания труда — степень самостоятельности работника — зависит как от внешних ограничений, связанных с формой собственности, так и внутренних, диктуемых масштабом и уровнем сложности работы. Уменьшение ограничений в принятии решения при повышении меры ответственности означает большую свободу действий, творчество и возможность неформального подхода к решению проблем. Самостоятельность работника выступает критерием уровня самосознания развитой личности, ее меры ответственности за результаты работы.

Характер труда как категория науки о труде представляет отношения между участниками трудового процесса, которые влияют и на отношения работника к труду, и на производительность труда. С точки зрения характера труда различают, с одной стороны, труд предпринимателя и, с другой стороны, труд наемный, коллективный или индивидуальный. Труд предпринимателя отличается высокой степенью самостоятельности в принятии решения и его осуществлении, а также высокой мерой ответственности за результаты. Наемный труд — это труд работника, призванного по условиям соглашения выполнять должностные обязанности по отношению к работодателю.

Современная наука о труде

Современная наука о труде включает ряд основных дисциплин:

1. традиционно включает проблемы производительности и эффективности труда, трудовых ресурсов, рынка труда и занятости, доходов и заработной платы, планирования численности, проблемы нормирования труда.
2. Экономика персонала исследует поведение работников при выполнении ими должностных обязанностей. Дисциплина изучает влияние различных факторов на результативность труда.
3. Медицина труда — изучает связанные с трудом факторы, которые могут вызвать травмы, заболевания или причинить другой вред здоровью работника.
4. Физиология труда исследует функции человеческого организма в процессе труда: физиология двигательного аппарата, выработка и тренировка трудовых навыков, работоспособность и ее регуляция, санитарно-гигиенические условия труда, тяжесть труда.
5. Психология труда исследует требования к психике человека, связанные с его отношением к работе.
6. Управление персоналом изучает проблемы планирования численности, отбора, обучения и аттестации персонала, мотивации труда, стилей управления, взаимоотношений в трудовых коллективах, процедур управления.
7. Социология труда изучает воздействие работников на общество и наоборот — общества на работника.
8. Педагогика труда как наука рассматривает вопросы обучения работников.
9. Эргономика изучает организацию процесса приспособления средств труда к особенностям, возможностям и пределам человеческого организма.
10. Менеджмент труда изучает основы проектирования трудовых процессов рабочих мест. Рассматриваются такие вопросы, как выявление потребности в персонале, вербовка и выбор персонала, задействование работников, их высвобождение, развитие, контроллинг персонала, т.е. управление, координация и информирование структурирование работ, политика вознаграждения, участие в успехе, управление затратами на персонал и руководство сотрудниками.
11. Безопасность труда исследует комплекс проблем, связанных с обеспечением безопасной трудовой деятельности.
12. Трудовое право анализирует комплекс юридических аспектов труда и управления. Это особенно важно при найме и увольнении, разработке систем поощрений и наказаний, решении имущественных проблем, управлении социальными конфликтами.

Основы современной экономики труда

Экономика труда — изучает экономические закономерности в области трудовых отношений, в том числе специфические формы проявления сущности труда, такие, как организация, оплата, эффективность и занятость.

Объектом изучения экономики труда является труд — целесообразная деятельность человека, направленная на создание материальных благ и оказание услуг.

Предмет экономики труда — социально-экономические отношения, складывающиеся в процессе труда под влиянием различных факторов — технического, организационного, кадрового и иного характера.

Целью экономики труда являются исследования в области управления человеческими ресурсами.

Главная задача экономики труда — изучение сущности и механизмов экономических процессов в сфере труда в контексте жизнедеятельности человека и общества.

Пути повышения эффективности трудовой деятельности

Один из наиболее важных элементов повышения эффективности трудовой деятельности человека — совершенствование умений и навыков в результате трудового обучения. С психофизической точки зрения производственное обучение представляет собой процесс приспособления и соответствующего изменения физиологических функций организма человека для наиболее эффективного выполнения конкретной работы. В результате тренировки возрастают мышечная сила и выносливость, повышаются точность и скорость рабочих движений, быстрее восстанавливаются физиологические функции после окончания работы.

Рациональная организация рабочего места

Рациональная организация (обеспечение удобной позы и свободы трудовых движений, использование оборудования, отвечающего требованиям эргономики и инженерной психологии) обеспечивает наиболее эффективный , уменьшает утомляемость и предотвращает опасность возникновения профессиональных заболеваний. Кроме этого, рабочее место должно отвечать следующим требованиям: наличие достаточного рабочего пространства; достаточные физические, слуховые и зрительные связи между челове-ком и машиной; оптимальное размещение рабочего места в пространстве; допустимый уровень действия вредных производственных факторов; наличие средств защиты от опасных производственных факторов.

Удобная рабочая поза

Удобная рабочая поза человека в процессе трудовой деятельности обеспечивает высокую работоспособность и производительность труда. Удобной рабочей позой следует считать такую, при которой работнику не требуется наклоняться вперед более чем на 10-15 градусов; наклоны назад и в стороны нежелательны; основное требование к рабочей позе — это прямая осанка.

На формирование рабочей позы в положении “сидя” влияет высота рабочей поверхности, определяемая расстоянием от пола до горизонтальной поверхности, на которой совершается трудовой процесс. Высоту рабочей поверхности устанавливают в зависимости от характера, тяжести и точности работ. Удобная рабочая поза при работе “сидя” обеспечивается также конструкцией стула (размерами, формой, площадью и наклоном сиденья, регулировкой по высоте).

Высокая работоспособность и жизнедеятельность организма поддерживаются рациональным чередованием периодов труда и отдыха.

Рациональный режим труда и отдыха

Рациональный режим труда и отдыха — это такое соотношение и содержание периодов работы и отдыха, при которых высокая произво-дительность труда сочетается с высокой и устойчивой работоспособностью человека без признаков чрезмерного утомления в течение длительного времени. Такое чередование периодов труда и отдыха соблюдается в различные отрезки времени: в течение рабочей смены, суток, недели, года в соответствии с режимом работы предприятия.

Продолжительность отдыха в течение смены (регламентированные перерывы) зависит в основном от тяжести труда и условий его осуществления. При определении продолжительности отдыха в течение рабочего времени необходимо учитывать следующие производственные факторы, вызывающие утомление: физические усилия, нервное напряжение, темп работы, рабочее положение, монотонность работы, микроклимат, загрязненность воздуха, аэроионный состав воздуха, производственный шум, вибрация, освещение. В зависимости от силы влияния каждого из этих факторов на организм человека устанавливается время на отдых.

Внутрисменный режим труда и отдыха должен включать в себя перерыв на обед и кратковременные перерывы на отдых, который должен быть регламентированным, так как он более эффективен, чем перерывы, возникающие нерегулярно, по усмотрению работника.

Кратковременные перерывы на отдых предназначены для уменьшения развивающегося в процессе труда утомления . Количество и длительность кратковременных перерывов определяют исходя из характера трудового процесса, степени интенсивности и тяжести труда. Ориентиром для установления начала перерывов на отдых служат моменты снижения работоспособности. Чтобы предупредить ее спад, перерыв на отдых назначается до наступления утомления организма. Во второй половине рабочего дня в связи с более глубоким утомлением количество перерывов на отдых должно быть больше, чем в первой половине смены. Физиологами установлено, что для большинства видов работ оптимальная продолжительность перерыва 5-10 минут . Именно этот перерыв позволяет восстановить физиологические функции, снизить утомление и сохранить рабочую установку. При глубоком утомлении необходимо идти как по линии увеличения количества перерывов, так и увеличения их длительности. Но кратковременные перерывы длительностью более 20 минут нарушают уже сложившееся состояние врабатывания.

Отдых может быть активным и пассивным . Активный отдых рекомендуется на работах, протекающих в неблагоприятных условиях труда. Наиболее эффективная форма активного отдыха — производственная гимнастика. Активный отдых ускоряет восстановление сил, так как при смене деятельности энергия, затраченная работающим органом, восстанавливается быстрее. В результате производственной гимнастики увеличивается жизненная емкость легких, улучшается деятельность сердечно-сосудистой системы, увеличиваются мышечная сила и выносливость.